Он ведь историк по образованию, вспомнил вдруг Мартынов от кого-то слышанное. Значит, сможет доказать всё, что угодно. Выбрать из безбрежного моря известных ему и неизвестных мне исторических фактов лишь те, что подтвердят любую его концепцию.
Даже не его, всё придумано задолго до Лесника… Кто только ни оправдывал себя тем, что лучше сжечь (расстрелять, уморить в лагере смерти, уничтожить высокоточной бомбой с лазерным наведением) десяток, сотню, тысячу – и спасти на порядок большее число людей. Гибель же случайно попавших под удар невинных – неизбежное и простительное зло… Печальная необходимость.
Спорить с Лесником на исторические темы не хотелось. И Геннадий вернул разговор к современности:
– Сейчас ведь не семьдесят девятый год. Это тогда могли взрываться космические ракеты на пусковых установках и тонуть атомные подлодки – а страна ни сном, ни духом… Скрыть уничтожение целого поселка вместе с жителями не удастся. Мы засветим Контору, черт возьми! Вы же имеете прямой выход на высшее начальство! Попробуйте втолковать этим старым маразматикам, что они рубят сук, на котором сидят. Есть еще время…
– Думаешь, в Политбюро дураки собрались? На Солнце ночью полетите… – мрачно процитировал Лесник бородатый анекдот. Потом добавил серьезно: – Скрывать никто ничего не будет. Версия простая: катастрофа. Самая обыденная техногенная катастрофа Подземное газохранилище под поселком. Остатки газа смешались с просочившимся снаружи воздухом. И как раз сегодня процентное содержание газовой смеси достигло критического значения. Достаточно самой слабой искры для взрыва… Журналисты посмакуют кровавые подробности, ритуально оплюют ядовитой слюной тоталитаризм, оставивший этакое недоброе наследство, помянут десятки подобных хранилищ, разбросанных до сих пор по стране… А потом всё потихоньку забудется.
– И мы забудем? Те, кто будет знать? Скажите, Лесник, – это ведь не первое ваше аутодафе?
Лесник помолчал. Потом ответил – сухо, коротко, одним словом:
– Третье.
– И как? Всё забыли?
– Сплю спокойно.
3
Тебе-то точно придется всё забыть, думал Лесник.
Никогда агент Мартин не вспомнит о командировке в Лесогорск… О том, что однажды ему пришлось заниматься не своим делом. Делом, не терпящим жалости – ни к себе, ни к другим. К себе в первую очередь. Снова будет работать с играющими в сатанизм детками да с шарлатанами, выдающими себя за колдунов и магов…
И будет младший агент Мартин свято уверен, что Сергей Чернецов (псевдоним Хантер тоже придется позабыть) – одноклассник и друг детства Серега – уехал после школы учиться в столицу да так и не вернулся в родные края.
И только на медведей – на экране телевизора или за решеткой зоопарка – Мартынов будет смотреть с каким-то неприятным, неосознанным ощущением. Эмоции, впечатавшиеся в подсознание в момент смертельной опасности, трудно стереть до конца даже самым опытным суггесторам…
Но зачем он произнес целую речь о великой исторической пользе аутодафе, Лесник сам не понимал. Не себя ли хотел убедить? Смешно стараться для человека, обреченного всё забыть.
Запищала рация. Лесник нажал кнопку приема, поднес наушник к голове. После короткой паузы отрывисто бросил в микрофон:
– Вас понял.
Геннадию почудился оттенок недовольства в тоне старшего коллеги. «Неужели всё-таки отбой?» – мелькнула надежда. Но Лесник произнес сумрачно, без всякого выражения:
– Аутодафе.
Эпилог
АУТОДАФЕ КАК АКТ УНИЧТОЖЕНИЯ
Лесогорск, перед рассветом
Оказалось, что ГО (гражданская оборона, перешедшая в новые времена в ведение МЧС), вроде всеми прочно позабытая, вроде ныне никому не нужная, всё ещё вполне дееспособна. По крайней мере в Лесогорске.
Развешанные по городу репродукторы, когда-то давно, в иной жизни выдававшие бодрые песни на первомайских демонстрациях и в дни всенародного голосования за блок коммунистов и беспартийных, казалось, уснули навеки, став безгласной ржавеющей деталью пейзажа.
Но так лишь казалось.
Сначала грохнул взрыв – оглушительный, содрогнувший здания даже на далеких окраинах. На самом деле взорвался совершенно безобидный, хоть и весьма мощный заряд взрывчатки, заложенный далеко в стороне от эпицентра грядущих событий, – но никто из пробужденных внезапным толчком людей этого не знал.
Спустя полминуты взрыв повторился, еще более мощный, – и тут же предутреннюю тишину разорвал рев сирен. Завывающие звуки катились волнами над городом, со всех сторон обрушиваясь на разбуженные взрывами дома. Репродукторам вторили гудки тепловозов со станции, динамики милицейских, пожарных, эмчеэсовских и медицинских машин. Все приемники, не отключенные на ночь от местной сети радиотрансляции (многие привыкли вставать на работу в шесть утра под Гимн России), разразились тем же мерзким звуком сирен. Одновременно затрезвонили все городские телефоны – непрерывным, без пауз, звонком. Тревога! Тревога!! ТРЕВОГА!!!
Галайба – седой подполковик-отставник, на чистом энтузиазме руководивший умирающей городской системой ГО, – гарантировал: мирно спящих в этот час в Лесогорске не останется. Похоже, подполковник не преувеличил свои возможности…
Тревога без объяснения ее причин продолжалась ровно пять минут – чтобы люди поняли: дело серьезное, но в большинстве своем не успели впасть в панику от неизвестности, от непонимания, какой конкретной опасности подвергаются их жизни и что тут можно сделать.
Затем сирены стали завывать тише, а в половине репродукторов зазвучал голос диктора. Те же слова транслировали в эфир районные радио– и телестудия.
Запись, много лет пролежавшая без дела среди себе подобных, была хороша. Именно таким тоном и надо сообщать об угрозе техногенной катастрофы (какой именно, не уточнялось) – тоном серьезным, тревожным и вместе с тем исполненным бесконечной уверенности.
Да, опасность есть, – казалось, слышалось между слов диктора – серьезная, реальная опасность, но впадать в панику незачем, всё продумано, надо лишь быстро и четко выполнить все приказы знающих свое дело людей. И ничто, граждане, не будет тогда угрожать вашей драгоценной жизни.
Тем не менее паники хватало.
Диктор приказывал ясно и недвусмысленно: одевайтесь, берите с собой не более пяти килограммов личных вещей на человека (документы, продукты, предметы первой необходимости, смену белья), спокойно выходите из домов, перекрыв все краны и отключив все электроприборы, – выходите, и вас встретят, скажут, что делать, отведут, куда положено…
Из домов не выходили – выбегали, в многоэтажках давились на узких лестницах и в узких дверях парадных. Одни не брали дозволенных пяти килограммов вещей, в панике забывали даже документы – полуодетые люди хватали в охапку детей и бежали, сами не понимая, куда и от кого. Другие, казалось, задались целью эвакуировать всё ценное движимое имущество – выскакивали из домов с телевизорами и музыкальными центрами, компьютерами и меховыми шубами… Один чудак, согнувшись в три погибели, влачил на спине холодильник (не то совсем ополоумел, не то не нашел в квартире ничего более цепного), застрял в двери подъезда, сзади напирала матерящаяся толпа, сбили, уронили, полезли наружу прямо по белой скользкой поверхности, из-под «Индезита» раздался вопль, перешедший в быстро смолкнувший хрип…
