– Я хотел тебе показать, что мы делаем и куда идем, – сказал Калита, – чтобы ты не терялся.
Костя понял, что если бы он 'не сдал' экзамен на мосту, его бы не пригласили на совещание – просто приглашать было бы некого. Юра Венгловский ободряюще подмигнул ему – мол, не робей!
– Смотри, – сказал Калита, – мы здесь, – и ткнул пальцем.
Масштаб карты увеличился, и Костя узнал овраг, в котором закопали майора Кальтера, и даже кусты, под которыми они вчетвером сидели.
– А если так, – палец Калиты совершил маневр, – мы попадем сюда.
Карта изменилась и выросла до невероятных объемов. У Кости закружилась голова. Под ними лежал город Припять. Они словно зависли на высоте метров двести. Квадраты девятиэтажек образовывали улицы, между ними были разбросаны переулки и парки. В центральном парке торчало ребристое 'чертово колесо'.
– Больницу видишь?
– Да, – ответил Костя, хотя на самом деле ничего не видел.
– Вот она!
– Ага.
– Выброс из Зоны, а точнее, из Дыры как раз по левому крылу и пришелся.
– Понял, – сказал Костя, хотя ничего не понял.
Потом он сопоставил: все они в этой больнице лежали и все почему-то выздоровели. Но что это значило, он еще не осознал, точнее, ему никто ничего толком не объяснил.
– Сейчас мы придем в город. Семен Тимофеевич облюбовал хорошее место. Мы там сядем и будем ждать. По всем расчетам, Дыра вот-вот должна открыться. Дыры без Выброса не бывает.
– А я слушал, что бывает, – сказал Юра Венгловский.
– Бывает, еще как бывает, – заверил его Семен Тимофеевич.
– Не-е-е… Я думаю, что она не откроется, – возразил Юра Венгловский. – С чего ты решил, что она откроется? Месяц можно ждать, когда она откроется.
– Спокойно, – сказал Калита. – У меня предчувствие.
– У меня тоже предчувствие, – возразил Венгловский.
– Что ж нам, возвращаться? – спросил Калита таким тоном, что лучше бы на вопрос не отвечать.
– Не знаю, – пожал плечами Венгловский. – Ты командир, тебе и решать.
– Ладно, – сдержанно обрадовался Калита. – Тогда двигаем вперед.
– Я думаю, – сказал молчавший до этого Семен Тимофеевич, – надо сойти с маршрута.
– Почему? – в один голос спросили Калита и Венгловский.
– У меня тоже предчувствие.
– Оно на чем-то основано? – осторожно спросил Калита, хотя знал, что зря спрашивает. Никто тебе не ответит точно, подумал он, потому что это Зона. В Зоне алогичные законы, а у таких людей, как Семен Тимофеевич, вырабатывается шестое чувство на опасность. Правда, и людей таких раз-два и обчелся.
– 'Великая тень' была? – спросил Семен Тимофеевич.
– Была, – кивнул Юра Венгловский.
– Ушла она не по своей воле? – Семен Тимофеевич почему-то посмотрел на Костю, которому вдруг захотелось провалиться сквозь землю.
– Не по своей, – согласился Юра Венгловский.
– Сейчас все 'поля' и ловушки в данном районе в лучшем случае сдвинулись, а в худшем – перемешались. Так всегда бывает…
Тогда бы они благополучно прошли, понял Костя то, что не договорил Семен Тимофеевич. Выходит, я для них разрядил ситуацию и я же виноват, что какие-то 'поля' перемешались. Ему стало горько оттого, что его так безжалостно использовали. Он вылез из-под плащ-палатки и пошел в темноту, ничего не видя после света фонарика.
– Ты куда?! – удивился Калита. – Костя!
Но он шел, не разбирая дороги, и слезы обиды душили его. Я к ним со всей душой, а они… всхлипывал он, как школьник.
– Костя! – услышал он злой шепот и вовсе свернул в какие-то кусты, потом еще куда-то и еще и забился под ель, переживая позор и унижение.
Больше никогда, думал он, никогда не буду… А что 'не буду', он так и не понял. Просто 'не буду', и все! – думал он, сжимая винтовку, которая стала ему роднее всех этих сталкеров.
Вдруг он увидел какие-то фигуры, и вообще, он, оказывается, сидел недалеко от дороги. Он хотел их окликнуть, но вовремя прикусил язык, каким-то шестым чувством распознав врага – недавних немцев. Они столпились и смотрели в сторону Кости, поэтому он стал менять позицию. Это было очень логично – взять да сменить позицию. Стараясь не шуметь, он подался в сторону, не выпуская немцев из поля зрения, и когда ткнулся лбом во что-то твердое, понял, что со стороны дороги его не видно. Отлично, решил он и примостился за огромным пнем, положив на него винтовку. Между тем, немцы растянулись в шеренгу по одному и бесшумно вступили в лес.
Там же наши! – ужаснулся Костя и уже собрался было поднять тревогу, как сообразил, что вот этого как раз делать не стоит. Поэтому поймав в круглую мушку то ли человеческую фигуру, то ли дерево и выстрелил.
Казалось, винтовка грохнула на весь лес, сильно ударив Костю в плечо, и немцы тут же куда-то пропали. Только кто-то стал кричать не по-русски. К крикам добавился русский мат, и Костя, не долго думая, еще два раза пальнул на крики, и каждый раз винтовка словно лягалась. После этого он только и делал, что отползал, пятясь, как рак. А от пня, за которым он прятался, полетели щепки. Кроме этого на голову Кости посыпались ветки, листья и кора деревьев. А он все отползал и отползал, волоча за собой винтовку за ремень и боясь в этот момент ни немцев, ни пуль, свистящих над головой, а 'шипа', который, по словам Калиты, мог парализовать человека в мгновении ока.
Стрельба внезапно прекратилась. Костя услышал команды по-немецки, стоны, торопливые шаги справа и слева, и понял, что его окружают. Подхватился и, не разбирая дороги, кинулся прочь. Его, как и в первый раз, обуял безотчетный страх. Этот страх был сильнее разума. Он заставлял бежать так, что сердце упиралось куда-то в горло и дергалось там, как лягушка, проткнутая булавкой. Бежал он, впрочем, недолго.
На этот раз они взялись за него всерьез – даром, что ли полицаи: делали три шага, замирали и слушали, а потом стреляли трассерами на шум. Он это понял сразу – после того, как пуля пролетела над самым ухом, и поэтому передвигался исключительно ползком. Большим плюсом было то, что он знал этот участок леса да и запомнил карту, поэтому ориентировался легко и избежал оврага, где лежал майор Кальтер. Кто-то из немцев угодил в него и долго матерился по-русски, коверкая слова. В лесу заметно посветлело, и Костя легко находил белые тряпочки, повязанные Семеном Тимофеевичем, и снимал их. Он совсем забыл, что лесник передумал идти по этому маршруту, и в тот момент, когда убрал с березовой ветки очередную тряпочку, замер. Он и сам не понял, почему так сделал – просто замер с поднятой ногой в предчувствии беды. 'Шип', что ли?
Немцы и полицаи уже были тут как тут – рядом – в каких-нибудь десяти-пятнадцати метрах. Костю скрывал от них лишь густой ельник. Страх неизвестности был настолько велик, что Костя предпочел бы попасть к ним в руки, чем быть заживо высосанным какой-то хищной тварью. Медленно и осторожно сделав шаг назад, Костя присел и посмотрел на землю. Вот что его смутило – тропинка. Хорошая, удобная тропинка, усыпанная влажными листьями. Она начиналась, прямо за березой и убегала в широкую светлую лощину, что было очень необычно. Пойди Костя левее или правее, тропинка показалась бы для него более привлекательней, чем пробираться через чащу. Костя стал отползать под елки.
