злобы подоспевший шеф.
— Будешь вести эфир? Выродок.
Балехандро встал из-за стола, выдохнул дым и собирался потушить окурок об стол, как делает обычно перед тем, как уйти из студии. Гример дребезжит: «Де… десять секунд», — шеф, смирившись с тем, что как не старайся – от клейма «выродок» не избавиться, поэтому засунув гордость, как можно глубже подбежал к Балехандро и протянул листок с какими-то закорючками. «ЗАСТАВКА», — прокричал режиссер трансляции, решивший, что сам сядет на знаменитый стул, если там не уместится Балехандро.
— После того раза, моей жене невозможно находиться на улице, не услышав… — шеф наиграно тупил глаза в пол, словно это тоже его задевает.
— Чёрт с вами! Пусть моя бедная жена несет эту пургу, а то, что ты написал на листе – отправь нам домой, да поживей, — шеф улыбается, как улыбаются людям, которым показывают бойню, заверяя, что их тут не убьют.
— И мы в эфире!
«В эфире последний сначала – Первый Бюрократический. С вами я, ваш покорный слуга, Балехандро Кюроб, и мы будем говорить о главном. Главное к этому часу ежегодный голый марафон. Внимательный зритель спросит: «О каком ежегодном марафоне идет речь, если в прошлом году не было никаких марафонов?», — но увидев репортаж нашей любимицы Анигиляши – таких вопросов не останется не у кого, — Балехандро прикладывает ладонь ко рту, словно шепчет персонально каждому зрителю. — С учетом количества бегунов, правительству не останется ничего, кроме того, как учредить подобный забег в следующем году. — Балехандро улыбается своей знаменитой улыбкой, и убирает руку, возвращая себе официоз ведущего новостей. — Трансляция вот-вот начнется, а пока несколько интересных фактов, которые подготовила наша редакция: можно бежать абсолютно голым, и это не будет преследоваться по закону! Никаких «возьмем на карандаш» и прочих знаменитых в нашей вселенной фраз! Тот, кто поймает человека верхом на пони – получит годовой запас талонов и секретный приз-сюрприз от спонсоров о которых расскажет Анигиляша. Для тех, кому этого мало, чтобы участвовать в марафоне – правительство выдаст победителю тот самый бланк! Да-да, вы не ослышались! После этого, мне впору собираться на марафон самому, но прежде важное объявление: жители Бюроградской области, шоссе Забюро будет занято бегунами до конца проведения мероприятия. Разрешено ездить по обочинам, без всяких «намотаем на ус», «возьмем на карандаш», в общем, вы понимаете. Моя жена, красивая Анигиляша – прелесть наша, готова выйти в эфир, чтобы освещать забег в режиме онлайн. С вами был Балехандро Кюроб, и завтра с вами буду тоже я»
На экранах появляется блондинка, с которой хочется сдувать пылинки, в ней естественно все, кроме одного - правый уголок рта. Тот медленно сползает. Балехандро, как никто другой знает, что лучше отвлечь жену от мрачных мыслей, навеянных текстом, который способен написать только один выродок.
«Анигиляша, красавица наша, повторяю, ты в эфире», — помощник Балехандро в ту секунду, как босс пропал с экранов подбежал к нему с прикуренной сигаретой и пепельницей.
— У малышки ломка, — жадно выдыхает дым Балехандро иронично улыбаясь сигарете.
— Она же слезла с радости? — испуганно спрашивает Гарри.
Балехандро несколько секунд испытывает взглядом Гарри, задаваясь вопросом: «Всегда ли он был таким тупым и жирным куском дерьма?». Этот тройной подбородок, капли пота бегущие со лба спешащие встретиться на груди, чтобы образовать узор потного сердца, дабы подчеркнуть ожирение Гарри подсказывают, что непременно всегда.
— Мы работаем над этим, и о Мать-Бюрократия, прошла неделя! Нужно чем-то порадовать женку. Семен, где тот список…
«Лучшая радость для меня – твое доверие, Балехандро».
Кто-то из работников студии указывает пальцем на табличку «в эфире», помощник отключает микрофон, а после ловит звонкий подзатыльник и включает снова.
«Знаешь, я мог бы жадно отгрызать время твоего эфира, но Гарри смотрит на меня таким взглядом, будто я съедаю последний помидуз[1], как тогда на корпоративе, помнишь?» — Анигиляша, а вместе с ней вся вселенная хихикнула.
— Смеется надо мной в студии – хер с ним, смеяться надо мной на всю вселенную? Я убью тебя, сукин сын!
«У нас помехи в студии, и так к марафо…», — помощник снова захотел отключить микрофон, но Балехандро врезал тому по ладони и притянул микрофон близко ко рту.
— Король свиней хочет меня съесть, передаю слово своей любимой женке, запомни меня, рядовой бюрократ…
«Господи, опять они за своё. Мы вернемся через минуточку, простите», — устало проговорила Анигиляша.
— Тебе действительно нравится это слушать?
Флор довольно пропищал: «Даааааааааа». Док убавил звук радио, где вместо перепалки в студии заиграла бюрократическая попса, бесящая и прилипающая также, как и любая другая. Он барабанил по рулю в такт, напевая: «Бла-а-а-а-нк», — и это «а-а-а» звучало так фальшиво, что Флору оставалось лишь пищать, моля о спасении, которое не заставило себя долго ждать. В эфир вернулась Анигиляша.
«Во время этой технической заминки мне удалось поговорить с участником марафона. Димитрий?»
«Меня зовут Димитрий, и я люблю бегать голым»
«Простите, Димитрий, вы же сказали, что расскажите…»
«Да, конечно, я расскажу: я люблю бегать голым»
«Мы вернемся через минуточку, простите»
«Это снова я, ваша Анигиляша. Димитрий?»
«Как помню, этот Хьюго сказал на крыше: «Будут вам бабы за семью цепями, голые бланки и чудо»»
«Спасибо Димитрий! Ого, да это же сам Бус? Владелец бара «Круг». Сейчас узнаю у него почему он не голый, но участвует в марафоне?»
«Девятьсот девяносто девятый – обманул не только крошку Саманту, которая поплатилась за обман своей жизнью. Он обманул всех нас. Слышишь ты, Джонни Серебряный!? Тебе не избежать правосудия, и да, пейте нашу бормотуху – будет хер, как колотуха, или как там говорится, Анигиляша? Ты кстати, не хочешь немного?»
«Нет, я завязала с радостью, но если бы у каждого бюрократа был бы загон, то в нем бы стоял вкусненький «бухлотон»!»
«Да-да, ладно, «бухлотон», бормотуха, колотуха? Срать! Я хочу выиграть в марафо-о-оне, и поймать ублюдка Джонни! Кто принесет его голову мне получит не только талоны, годовой запас бормотухи, но и бланк!»
За годы, проведенные взаперти Флор успел позабыть, как его раздражал этот скрипучий смех, появившийся у Дока из-за прожитых лет и тысяч выкуренных сигарет, но сейчас, когда он мешает слушать Анигиляшу – ему хочется удавить его, как тогда, когда он помнил. Флор знать не знал, кто
