— Да Настя, подожди, да я…
— Я сказала — хватит! — почти потерявшая голову девушка превратилась в прежнего жёсткого подпоручика. — Покажи, где я могу поспать…
— Да, хорошо, сейчас. — Уваров выглядел и обиженным, и растерянным, но главное — управляемым. Подчиняющимся. Её напору или собственным убеждениям и привычкам — не столь важно.
Анастасия за один вечер сумела превратиться из недоделанной аггрианки в настоящую русскую девушку. С инстинктивным умением объяснить мужчине, выбранному для себя, кто впредь будет в их союзе главным. Независимо от того, как это будет выглядеть на людях.
Она сама внезапно захотела полной близости, и тут же сумела удержаться, в то время как он, чьё желание и готовность Настя ощутила в полной мере, себя перестал контролировать.
Значит, так будет и дальше. Стартовую позицию проигрывают (или выигрывают) один раз. Ну и хорошо, ему, мужу (так она в уме его и назвала), ведь только лучше станет. Со всем своим бестолковым героизмом, умом, отвагой (перед которой подпоручик Вельяминова, как и все офицеры всех семи отрядов «Печенег», неважно, мужчины или женщины, искренне преклонялись), крестами, чинами, лично изъявлённым «Монаршим Благоволением». А муж у неё будет правильный. Свой долг исполняющий, в не касающиеся его дела не встревающий, послушный. Одновременно готовый стать спиной к спине против всего мира. С нею. И упаси бог, на другую (Настя не стала произносить просящееся на губы слово) посмотрит. Двадцать семь лет имел на свободу совести и развлечений. А уж теперь…
— Покажи, где я смогу просто поспать…
Он провёл её в спальню, где стояла явно лишняя Для холостого офицера широкая кровать.
— Спасибо, дальше я сама разберусь…
— Вот тут, обрати внимание, — с вновь проявившимся гордым вызовом, сказал Валерий, — на двери очень прочный засов. Закройся, на всякий случай.
— Что ты у меня за дурак! — она совсем легонько приобняла его за плечи, коснулась губами уголка губ. — Иди. Не морочь себе голову…
Ближе к рассвету Уваров вскинулся, машинально пощупал рукой рядом. Нет её. А он ожидал, что коснётся рукой прекрасного и желанного тела. Могла бы и прийти, при всех её принципах и заморочках. Хоть офицерских, хоть девичьих.
Валерий сел и заметил вдалеке, на навощённом паркете, световой блик. Накинул на плечи махровый банный халат и отправился на разведку.
Открыл третью по коридору дверь, не спальни, куда он Настю определил, а рабочего кабинета. И увидел, выходит, не подругу, а подчинённую, сослуживицуВельяминова, в золотистой комбинации на голое тело, сидела в кресле перед письменным столом и торопливо писала автоматической чернильной ручкой на стандартных листах бумаги. Несколько, уже заполненных, веером лежали на синем сукне слева, толстенькая пачка чистых — справа.
В левой руке она держала дымящуюся папиросу. Это Валерию не понравилось больше всего остального. За каким чёртом ему курящая жена?
От едва заметного движения воздуха между дверью и окном Настя вскинула голову.
— А, это ты? Чего не спишь?
— А ты? Что за?.. — он не подобрал слова, каким назвать её поведение, более чем странное, по любым меркам. На циферблате — пятый час утра. И, несмотря на прочее, его внимание слишком привлекала почти совсем открытая кружевным вырезом грудь любимой.
Нет, не только эта примечательная деталь женского организма его привлекала и отвлекала. Если бы подполковник, бывший фронтовой поручик и штабс-капитан, легко покупался на подобные штучки (как поёт знаменитая «примадонна»), его закопали бы в красный туркестанский песок раньше, чем вручили потом и кровью выслуженную третью звёздочку. Без всяких «пяти штыковых атак».
Он заметил и другое, по службе более важное. Телефонный аппарат, вечером и всегда стоявший на тумбочке у окна, переместился на стол, под её левую руку. Значит, с кем-то разговаривала глубокой ночью, пока он спал. А она — нет.
Интересно. Тут в нём заговорила не ревность, а инстинкт контрразведчика.
— Договорились ведь, — сказала Анастасия, — доклад должен быть готов к десяти утра. Вот и работаю. Заканчиваю четвёртый вариант.
— Нет, ну что ты за…— и опять слов не нашлось, — что за… педантка, Настёна? Успеем, всё успеем, иди сюда!
Он почти силой вытащил её из за стола, прижал к себе, начал целовать, куда попадал губами.
— Моя, моя милая, любимая… Пойдёшь за меня замуж? Прямо завтра?
Анастасия отстранилась, переводя дыхание после собственного, очень длинного последнего поцелуя.
— За тебя? — отодвинула Уварова на расстояние вытянутых рук. Посмотрела внимательно, оценивающе. — Да, может, и пойду. Раз лучше нет. Только не завтра и не послезавтра. Зачем мне муж, который при виде не совсем одетой девушки забывает — времена Для свадьбы совсем не подходящие.
И сразу стала очень серьёзной.
— Не бойся. Я от тебя — никуда. Только давай подождём ещё… немножко.
Словно не замечая, что её одеяние едва-едва, да и то чисто символически прикрывает верхнюю треть бёдер, подставила губы для поцелуя и тут же отстранилась.
— Всё равно, Валера. «Пакта сунт серванта»[79]. В десять утра ты мой меморандум получишь. Даже если захочешь спать до двенадцати. Ты начальник, тебе можно. Найдешь его на тумбочке. А мне скоро на утренний развод. И я его так проведу… Она мечтательно подняла глаза к высокому потолку. — Каждая… вообразит: облом у Вельяминовой с полковником. Пролетела, зараза! Что нам и нужно, правда, милый? Только сам не проколись, не улыбайся в роте с масляными глазками, как кот, объевшийся сметаны. Лучше на Темникову начни смотреть оценивающе. Тогда всё будет в полном порядке. Детали я тебе потом объясню. У нас тут не Туркестанский округ.
Тут же сделала отстраняющий жест, с таким лицом, словно была не обнажена сверх всяких приличий, а одета в королевское платье с длинным треном.
— Иди, иди, ничего больше не будет, мне дописать надо…
Усаживаясь в кресло, начала очень мелодично и отчётливо насвистывать такты строевого марша «Печенегов» на слова бессмертного Дениса Давыдова: «Эй, вперёд, труба зовёт, чёрные гусары. Впереди победа ждёт, наливай, брат, чары!»
Уварову не оставалось ничего другого, как с удручённым видом выйти из кабинета.
Так сложилось, что после встречи немного отдохнувшего и получившего квалифицированную медицинскую помощь Чекменёва, Катранджи, начальника губернского жандармского управления генерала Закатова с Эфроимсоном и несколькими старшими представителями специфического одесского социума, Уваров от дальнейших одесских дел был отстранён.
Исполнил свой долг — и достаточно. Остальное решат без тебя.
