Александр Зорич - Пилот мечты

Личное дело одного пилота закрывала чрезвычайно редкая для истребителя пометка: «Мертв по прибытии». Не ведаю как, но паром принял машину с холодным грузом на борту — видимо, автопилот сработал как надо.

На станции царил невероятный кавардак. Еще бы! Таких потерь концерн не помнил за всю историю космических потасовок с пиратами, хотя бывало всякое. Такого только не бывало.

На палубу приземлились измученные флуггеры, а измученные пилоты стали выбираться из кокпитов. Кто-то орал о созыве чрезвычайной комиссии, кто-то требовал вызвать флот ОН, кто-то требовал еще чего-то, такого же запоздалого или глупого. А может быть, оно казалось глупым, ведь на станцию вернулась машина, а значительная часть сознания все еще дралась не на жизнь, а на смерть среди астероидов АД-13.

Ад номер тринадцать, нда.

Я стоял на палубе и почти плакал.

Несчастному «Хагену» досталось крепко! Раны моего флуггера болели, будто мои собственные, ведь я воспринимал его как боевого друга, живое, одушевленное существо. И существо это, только что спасшее мне жизнь, невыразимо страдало.

Почти начисто отсеченная правая плоскость, изрубленное осколками вертикальное оперение, рваные дыры в днище, раскуроченная до неузнаваемости кормовая башня, очередь попаданий кинетических боеприпасов в борту центроплана. Очередь обрывалась на фонаре кабины. Так вот что послужило причиной разгерметизации!

Я ощутил запоздалый холодок, представив, как перед моим носом пролетает тридцатимиллиметровый снаряд. Ужас что такое!

«Да, — думалось мне, — на борту со счастливым номером 151 теперь не погуляешь с Рошни. И вообще ни с кем».

Жалко было флуггер, до слез жалко! Дай бог, если назначат капитальный ремонт, а не металлорезку и доменную печь!

Но жалеть мне стоило себя.

Прямо посреди траурной суеты, на палубе, на глазах у товарищей…

— Андрей Румянцев, вы арестованы по обвинению в связях с незаконным вооруженным формированием «Синдикат TRIX»! — прозвучал звенящий голос над самым ухом.

Я обернулся. Сразу шесть фигур в черных комбинезонах «Эрмандады», распоряжается лейтенант.

— В чем дело? — спросил я.

— Руки за спину! Не сопротивляться! Вы арестованы. — В руках безопасника блеснули пальцевые наручники.

По палубе расходились концентрические круги молчания. Народ оборачивался и смотрел внимательно. Честно, я не выдержал!

Резко, без замаха я всадил основание ладони в нос лейтенанту, благо забрало шлема было поднято. И сразу туда же с правой, кулаком, со всего корпуса! Эрмандадовец рухнул, как подкошенный, брызгаясь кровью. А меня шарахнули шокером и свет погас.

Сквозь темноту я слышал крик Комачо Сантуша:

— Что вы творите, суки?! Куда поволокли?! Пустите меня!.. — И на меня рухнуло Черное Небо.

Пришел в себя я там, где начался мой рассказ. В пыточном подвале одиннадцатого уровня. Или застенке? Не знаю, как правильно говорить применительно к орбитальной станции, но сути это не меняет.

Меня поприветствовал капитан да Вильямайора:

— Очнулись, сеньор Румянцев? А я в вас не ошибся! Давно за вами наблюдал, кружил, знаете ли, как коршун! Но вы человек умный и опытный, судя по всему, я никак не мог найти зацепок. Все ждал, когда же вы сорветесь! И вот, вы сорвались! Расцеловал бы вас, будь я чуточку потемпераментнее, честное слово! — Он на секунду задумался, подняв глаза к подволоку. — А ведь я получу за вас премию и повышение по службе!

И начался допрос, который завел меня к «церебральному инициатору», ложным признаниям и прочая.

Оказалось, что дирекция не отдавала задания на установку бакена.

— Вот, извольте видеть, — говорил секуридад, — оригинал сообщения из дирекции. Ни слова о каком-то бакене! Насколько мне известно, все штатные спутники в районе Бенвениды функционируют штатно. Я проверял.

Бакен же оказался с сюрпризом — у него в программе было нехитрое изменение, которое превратило заурядный ретранслятор в мощный спутник радиотехнической разведки. Именно по его данным пираты организовали засаду и сумели распланировать атаку на караван.

— Проверьте мой коммуникатор, сообщение с полетным заданием зафиксировано, — оправдывался я.

— Уже, сеньор Румянцев, уже, — улыбался секуридад. — Так и есть. У вас записан приказ с небольшими коррективами. Видимо, вы забрались в локальную сеть и изменили текст. Для прикрытия.

— Вам не приходит в голову, что кто-то мог сделать тоже самое?

— Ну разумеется! Чтобы вас скомпрометировать, не иначе! Как говорит молодое поколение, «подставить».

— Это по крайней мере логично. Ведь сообщение получил не я один, а еще техники палубного звена, которые монтировали контейнер на «Хагене»!

— Их мы проверяем. Но мне представляется, что дело проще, чем вы рисуете, сеньор Румянцев. Вы могли совершить описанные мною действия? Могли! Более того, в бою с «Синдикатом» вы получили массу попаданий и ни одного фатального! С чего бы пираты вас так упорно игнорировали? Вы сами понимаете, что современные системы наведения позволяют изрешетить флуггер, чтобы получилась убедительная картинка, не задев никаких важных… э-э-э… агрегатов, в том числе и пилота.

— Мог и действительно сделал — две разные вещи, это раз, — отчеканил я. — Насчет современных систем наведения вы, видимо, не в курсе, это два. Снаряд твердотельной пушки прошил фонарь в десяти сантиметрах над моей головой! Такого близкого и в то же время гарантированного промаха, знаете ли, никакие системы наведения в реальном бою не подстроят!

Капитан пригладил идеальный пробор, задумчиво пожевал губами и сказал с расстановкой:

— Прошил в десяти сантиметрах… и не разорвался. Да, картинка убедительная. Более чем. Первый же пункт ваших возражений мы сейчас разъясним. Мог или действительно сделал? Чтобы выяснить ответ на этот философический вопрос, я вас и пригласил. А вы устроили безобразную драку, нос сотруднику сломали, ну да ладно. На фоне прочих обвинений — это пренебрежимо малые величины. Ну-с, приступим. Учтите, все ваши показания протоколируются. Вы сознаетесь в сотрудничестве с «Синдикатом»?

— Нет!

— Кто завербовал вас в «Синдикат»?

— Никто. Я честный сотрудник концерна.

— Вы настаиваете на своей непричастности?

— Да.

— Ну что же. Я не сторонник форсированных методов допроса, но, видимо, придется…

— Не имеете права.

— Что вы, сеньор! Мы имеем все мыслимые права…

Канва рассказа неумолимо возвращается на круги своя, а я возвращаюсь на свое кресло, в свое измученное тело, к боли, страху и лютой безнадежности.