Эда должна была вернуться из экспедиции к Поясу черны уже неделю назад. Поздним вечером, когда и Зэн, и Люка были дома, в квартиру семьи Гун позвонили. Дверь открыл Зэн. На пороге стояли двое молодых мужчин с неприметными лицами и одинаковыми прическами.
— Это вам, — сказал один из них лишенным эмоций голосом и протянул Зэну конверт.
— Что это? — спросил Зэн.
— Это касается вашей жены.
— Что с ней?
— Она погибла, — ответил мужчина так, как будто для него это было обычным делом.
Зэн остолбенел, а гости ушли, не сказав больше ни слова. В конверте лежали свидетельство о смерти и чек на довольную крупную сумму, которая, по всей видимости, была страховой выплатой. Зэну не пришлось ничего объяснять Люке. Увидев в его руках конверт с эмблемой компании, в которой работала мать, чек и еще какую-то бумагу Люка все поняла.
Через два дня, вечером, к Зэну и Люке пришел Лей с супругой. Они вспоминали Эду, и Лей рассказал Зэну кое-что о ее работе.
Отдел, в котором работала Эда, занимался изучением демонов и Пояса черны. Цель экспедиции была строжайше засекречена. Известно было только то, что корабль направлялся к самому ядру. В установленную дату корабль на связь не вышел, и начались поиски. Через несколько дней был обнаружен шаттл с того корабля, на котором даже были выжившие — всего один или несколько человек. Они и подтвердили, что экспедиция погибла в результате нападения демонов. Сам корабль так и не нашли.
После известия о смерти матери Люка пыталась заглушить боль, изнуряя себя тренировками. Она бегала, прыгала, отрабатывала удары и колдовала до тех пор, пока не оставалось сил лишь на то, чтобы покинуть зал и дойти до дома. Однажды, Люка пришла в школу магии поздним вечером, когда ученики уже ушли, и учителя собирались домой.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Лей. — Послушай, если ты будешь тренироваться без перерыва, ты испортишь свой организм. Магический голод на фоне постоянной усталости может вызвать необратимые последствия.
— Учитель, мне нужно, чтобы вы помогли мне в одном деле.
— В каком деле?
— Помните, вы говорили, что в древности считалось, что в совершенстве овладел магией тот, кто может заставить при помощи магии свое тело умереть?
— Говорил, и что?.. Даже и не думай!
— Ну почему?
— Если ты хочешь мне доказать, что владеешь магией, то мне это не нужно. Я и так знаю, чем и насколько хорошо ты владеешь.
— Это… Это нужно мне самой.
— Зачем? Что за блажь?
Люка не знала, что ответить.
— Но ведь в древних школах учили останавливать собственное сердце. Это был обычный тест на высший уровень мастерства.
— Ты просто так ненавидишь себя, что готова убить. Ведь так?
— Но ведь запустить сердце не сложно. Вы же учили нас…
— Послушай, не нужно сильной воли для того, чтобы убить себя, когда не хочешь жить, но она нужна для того, чтобы жить дальше.
— Да, вы правы, — ответила Люка. — Простите, — сказала она, опустив глаза, и направилась к выходу.
— Стой, — остановил ее Лей. — Я хорошо знаю тебя, чтобы поверить, что ты так быстро сдалась. Ты думаешь проделать это с кем-то из своих друзей. Ведь так? Подойди сюда.
Лей задумался на мгновение.
— Если в тебе есть это желание, то едва ли с ним можно что-то поделать. Пойдем.
Лей отвел Люку в один из залов и закрыл дверь изнутри. Люка села на колени и закрыла глаза, а учитель сел перед ней.
Люка сидела неподвижно несколько минут. За это время ее пульс замедлился, температура тела понизилась, а дыхание стало едва заметным. Лей чувствовал, как невидимыми струями из нее утекает магия. Из головы и спины Люки исходили тонкие магические нити, медленно тянувшиеся к Лею, к мухе, сидевшей на стене, к мышам в подвале, к старому дереву за окном, к двум птицам на его ветвях и к червям под его корой. Вскоре, дыхание Люки совсем прекратилось, а сердце потеряло ритм. Его сокращения стали хаотичными. Кровь остановилась. Тело Люки обмякло, она сгорбилась, ноги разъехались, а сомкнутые на животе руки сползли на колени. До последней секунды Лей ожидал, что у Люки ничего не получится, и тогда она вспомнит о тех вещах, которые еще держат ее на этом свете, но у нее все получилось, и это по-настоящему испугало Лея. Положив Люку на спину, он сел перед ней на колени и положил руки ей на грудь. Собранная Леем магия сама стекала в опустошенное, но еще живое тело Люки. Несколько раз Лей сжал и отпустил ее сердце, и оно забилось в прежнем ритме. Вскоре вернулось и дыхание.
Люка открыла глаза, лежа на коленях учителя. Он держал ее одной рукой под голову как новорожденного ребенка, а второй растирал ее похолодевшие руки.
— Такая молодая, а так себя ненавидишь, — говорил Лей.
Люка заплакала и обняла его.
— Почему все, кого я люблю, умирают? — сквозь слезы проговорила она.
— Потому что люди иногда умирают, — ответил Лей.
— Но почему! Почему нельзя чтобы было иначе?
— Потому что все умирает, даже звезды. Мы все состоим из вещества погибших когда-то звезд. Старое, умирая, дает жизнь новому, и любое новое когда-нибудь становится старым и умирает. Любая жизнь есть чья-то смерть, а потому не было бы смерти, не было бы и жизни. Ты, Люка, молода, поэтому должна жить.
Оставались считанные месяцы до того дня, когда Галеон должен был получить полную независимость. Это слово звучало в те дни отовсюду. Пропагандой создавался образ независимости как некой грани, за которой лежали решения всех проблем, возрождение былого могущества и счастливая жизнь на все времена. Однако страдавшее от инфляции, безработицы и рабского трудового законодательства население не спешило верить обещаниям власти. Даже ничего не понимавшие в политике и экономике люди ощущали необходимость радикальных перемен. Казалось неправдоподобным, что политики, которые годами вели страну к упадку, вдруг изменятся и спасут ее от экономической катастрофы, но еще менее правдоподобным казалось то, что они позволят отобрать у себя власть. Тотальная монополизация и коррупция, без которой на Галеоне невозможны были никакие отношения с властью, были результатом многолетнего правления правых консерваторов. Неспособные бороться с настоящими врагами Галеона, то есть с самими собой, они искали иных врагов — внешних. К тому же, страдая тяжелейшим комплексом государственной неполноценности, консерваторы искали все новые и новые символы национальной идентичности, одним из которых стал так называемый галеонский язык. Собрав воедино распространенные на галеоне ошибки в ударениях, словоупотреблении, орфографии и грамматике, группа лингвистов по заказу правительства создала особую версию алларийского языка. Некоторые галеонские политики, дабы подчеркнуть свою лояльность, даже начали говорить и писать на нем, раздражая алларийских дипломатов, не ожидавших услышать из уст своих коллег жаргон каторжников.
