Зато постоянно шла речь о все новых катастрофах по всему земному шару. На заговор против России списать недавние взрывы, как ни крути, не получалось. Тогда уж на заговор против человечества. Но кому оно надо? Кто может задумать такое, да еще встать во главе?
На беду, Ветров был типичным военным. Распутывать тайны он не любил. Предпочитал четкие приказы. И сейчас остро чувствовал свою несостоятельность. Не понимал он происходящего. Не понимал, и все.
Нынче Роман снова сидел все на том же взгорке. В обычных джинсах и майке, с небольшой, лишь начинающей расти бородкой. Курил, бездумно смотрел на воду. Пустота…
Ладно, хоть Елене перед выездом из Питера успел звякнуть из автомата. Предупредить, чтобы срочно срывалась из Питера, пока это возможно. Может, успела? Вроде девица неглупая, должна понимать — с атомом шутки плохи. Теперь о ее судьбе не узнаешь. Тут родителям боишься позвонить.
— Можно?
От голоса Батуриной старший лейтенант невольно вздрогнул. Спецназ, твою мать! Так и приближение смерти проворонишь!
И лишь затем дошло, что журналистка впервые стала походить на живого человека, а не на зомбированную куклу. Еще сегодня за обедом даже ела, словно подчиняясь командам, не ощущая вкуса, не понимая, с кем сидит за столом, говорила, почти не понимая значения слов. А тут даже подобие румянца появилось на щеках. Словно вдруг стала оживать, выходя из долгого лекарственного транса.
Как-то странно — журналистка, по самой профессии своей просто обязанная вести себя раскованно и свободно, а тут смущается, как красна девица. Вот что порою медицина с людьми делает…
— Конечно. — Ветров по въевшейся в плоть привычке поднялся.
Отец с этой стороны воспитывал строго и на эмансипации и феминизм плевал с высокой колокольни. В присутствии стоящих представительниц слабого пола не сидеть, при выходе из транспорта обязательно подавать руку, ни в коем случае не материться…
Батурина села прямо на траву. Была она в том же наряде, в котором вела злополучный репортаж со станции, — джинсы, топик, только все давно постиранное. Все лучше, чем великоватые штаны и рубашка из скудного гардероба Романа. Еще ладно, кое-что из женского белья было прикуплено по дороге, вдали от Петербурга в каком-то магазине сразу позабытого городка.
— Река… — Журналистка вздохнула, словно никогда не видела небольших речушек.
— Сразу скажу — мелкая. — Ветров присел рядом.
Не вплотную, чтобы чего не подумали, но и не далеко. Надо сказать, при всей внешней привлекательности женщины никакой тяги к ней он не испытывал. В памяти были свежи ее попытки уничтожить станцию. Пусть заведомо ложные, отвлекающие внимание, но все-таки…
Раз она ген-измененная, проще говоря — зомбированная, кто знает, чего вообще ждать? Не человек, робот с неизвестной программой. Да еще вложенной непонятно кем. О том, кто такие Отцы, телеведущая так и не вспомнила, да и не знала, наверное, равно как и причин своего, как говаривал Сохан, «недуга». Судя по всему, в истинном положении вещей кроме тех самых загадочных Отцов не разобрался еще никто. Даже по радио официальные лица до сих пор не назвали каких-либо предполагаемых виновников нападений. Как не рассказали и подробностей. Обычное дело. Полное впечатление — все было устроено небольшими группами террористов, пробравшихся на территорию Федерации. И ни слова о погибших там солдатах. Иначе надо будет признать — предпринятые меры не дали результатов, и хваленая армия отнюдь не блещет мощью. Проще уж свалить на то, что приказ об усиленной охране был дан, но по халатности дошел слишком поздно, и войска просто не успели достигнуть намеченных объектов.
— Мелкая? — переспросила журналистка. Она вообще постоянно переспрашивала, а то и просто повторяла, следуя профессиональной привычке, последние слова диалога.
— Вам по пояс будет, — улыбнулся Роман, вспомнив старый фильм.
Фильма Батурина явно не смотрела, юмора не поняла, но все же ее губы чуть расплылись в робкой и очень трогательной улыбке.
— Мелко… — и без всякого перехода. — Я болела, да? Почему я здесь? Вы ведь доктор? Нет, не доктор. Я что-то смутно вспоминаю…
На лице Людмилы возникло мучительное выражение. Она пыталась увидеть кусок прошлого, но пока не могла. Даже жалко ее стало — несмотря на случившееся на станции. Но много ли там ее личной вины? И вообще, когда журналистка была собой?
Бедная женщина!
Может, виновата расслабленность, однако Роман действительно впервые после боя взглянул на спутницу не как на монстра в прекрасном теле.
— Здесь тихо, — вздохнул парень.
Судя по перечню погибших журналистов — в отличие от военных таковой список опубликовали, — его собеседницы уже не было в живых. И в то же время — вот ведь она. Можно даже потрогать, убедиться. Если подобное не будет воспринято как сексуальное домогательство. Хотя ничего подобного старший лейтенант пока не хотел. Разве можно желать больную?
Батурина кивнула, но как-то машинально. Мыслями она находилась где-то далеко.
— Ой! — Лицо Людмилы исказила гримаса ужаса.
— Вот именно, — подтвердил ее худшие опасения Роман и добавил: — Станция взорвана.
— Взорвана?
Пришлось в нескольких фразах пересказать то, чему Батурина была не только свидетельницей, но и участницей. Второй раз, считая Питер. Потому странным это уже не казалось. Разве что событий прибавилось.
— Я погибла? — уяснила из сказанного журналистка.
Даже глаза стали влажными.
— Нет, что вы? — улыбнулся Ветров, хотя сам не знал, сколько от подлинной Батуриной осталось после зомбирования и вмешательства врачей.
Вдруг одна оболочка с едва заметными следами прежней личности? Что такое человек — тело или таинственная душа?
— Это так объявили. Мы же здесь. Сидим, на реку смотрим, беседуем. Разве что налоги не платим. Но оно надо? Мне, к примеру, нет.
— А отец? Мама?
— Не знаю. Если хотим жить дальше, на связь лучше не выходить.
Мобильник Роман выбросил, как и советовал фээсбэшник, но и по простому телефону звонить не отваживался. Мало ли? Умерла, как говорится, так умерла. Лучше действительно некоторое время на дне полежать, а там невольно забудут. Проблем куча, даже неведомым кукловодам не до того, остался ли кто в живых. В памяти все не удержишь.
— Вы действительно ничего не помните? — после некоторой паузы задал довольно жестокий вопрос Роман.
— Не знаю, — потерянно проговорила женщина. — Какие-то куски, отрывки… Кровь, тела убитых… А дальше…
Ветров терпеливо ждал. Вдруг что-нибудь всплывет в памяти? Если же вновь включится программа, то взрывать здесь нечего, а уж с журналисткой он как-нибудь справится. Все равно надо когда-то выяснять. Постоянно ждать подвоха… Вряд ли Батуриной внушали что-нибудь кроме простейших действий, и знать она, по идее, ничего не должна, но вдруг?
