– Так что вы от меня хотите, дорогой инспектор? Двести тысяч человек – это не проблема. Вон в районе синей звезды Голен война каждый день уносит по миллиону человек – вот это проблема, а городок с двумястами тысячами населения… Не знаю, что вам сказать.
– Я прошу только поддержки, ваше превосходительство. Если я пошлю туда войска, вы меня поддержите?
– Ничего обещать не могу, инспектор, слишком уж незначительная операция.
– Но, ваше превосходительство…
– У вас осталось десять секунд, – бесстрастно предупредила секретарша.
– Делайте что хотите, инспектор Паккард, но только под свою ответственность, – успел сказать координатор, и связь разорвалась.
Наступила пустая, тоскливая тишина. Ее равнодушие нарушал только вентилятор судового кондиционера. Он как ни в чем не бывало продолжал нагонять воздух и делал это независимо от того, убивали где-то людей или нет. Он был всего лишь машиной, порождением эпохи высоких технологий.
«Вот так же и координатор Фенд, – подумал Паккард, – крутится весь день, что-то нагнетает, а спасти конкретных людей не может».
Настенные часы пробили ровно три часа. Перерыв закончился. Инспектор поднялся с дивана и стал собираться. Он надел китель, пригладил волосы и уже собрался выйти, когда заметил, что его ноги обуты в мягкие тапочки. Такого с инспектором еще не бывало.
«Нужно что-то менять в своей жизни, – решил он, – нужно что-то менять, а то так и останусь человеком, сделанным из шестеренок».
Двигаясь по поверхности платформы, опоры уиндера издавали жутчайший скрежет, который передавался всему корпусу судна. Стены и перегородки противно резонировали, и в пилотской кабине стояла ужасающая какофония.
Джек Холланд находился у лобового иллюминатора и наблюдал за тем, как его судно медленно разворачивалось в сторону заправочного терминала.
Около трех сотен перепачканных грязью людей изо всех сил налегали на деревянные брусья, при этом ухитряясь не залезать друг другу на головы. На платформе было так тесно, что уже двое повстанцев сорвались с платформы и разбились насмерть. Однако эти потери ни на секунду не прерывали работу, и командовавший операцией камрад Харрис продолжал подгонять людей:
– Давай, камрады, навались слева! Сильнее! Давай еще! Хорошо!
Безликая масса людей кряхтела, стонала, наваливаясь на рычаги, и, если балка вдруг соскакивала, слышались крики придавленных.
Их спускали вниз и снова брались за работу, ведь с каланчи продолжал стрелять пулемет, не давая людям Чемуля и подошедшему полку Торпедо пробиться к арсеналу.
Устав смотреть в иллюминатор, Джек вернулся в пилотское кресло и стал раскачиваться, словно ехал верхом. Монотонность постоянных толчков и непрекращающийся шум, как ни странно, навевали сон и воспоминания о безмятежной жизни на Бургасе.
Улыбающаяся физиономия Байрона, нежный взгляд Сары, ее движения, легкая походка. Где все это? В будущем или в прошлом?
Последовало несколько толчков, и корабль развернулся настолько, что Джеку стал виден столб дыма, поднимавшийся от горевшего танкера.
«Если повернут еще на десять градусов, можно будет стрелять», – отметил он.
В надежде на заправку уиндера Джек был готов вступить в чужую и непонятную ему войну.
«Эх, мне бы баки залить, а там – только меня и видели! Получу денежки и забуду о Рабане, как будто его и не было».
Снова заскрежетали опоры. В коридоре послышались шаги, и в кабину влетел потный, раскрасневшийся Харрис.
– Ну что, камрад, видишь каланчу?
– Вижу, – кивнул Джек. – Теперь вижу. Скажи людям, чтобы спускались вниз.
– А зачем?
– А затем, что им может головы поотрывать.
Харрис выскочил из кабины, и Джек услышал, как он командует:
– Вниз, камрады, вниз! Здесь никому оставаться нельзя!
Затем Харрис вернулся в кабину, и Джек заметил, что карманы длинноволосого набиты семенами.
«Наверное, уже целый мешок сожрал», – подумал он и спросил:
– Ну что, стрелять?
– Давай!
Джек открыл заслонку и услышал донесшиеся снизу восторженные крики повстанцев. Они увидели обнажившийся ствол пушки.
«Как на спектакле. Наверняка еще и хлопать будут». Джек тронул джойстик, и перекрестье плавно поплыло по прицельному экрану. Когда оно остановилось на середине каланчи, Джек нажал спуск.
Первая цепочка снарядов легла точно в цель, и мишень заволокло пылью. Она висела плотной пеленой несколько минут, потом ее снесло ветром. Джек снова навел перекрестье и выпустил целую сотню снарядов. Теперь не только каланча, но и все пространство вокруг нее закрыло непроницаемой завесой.
– Здорово! – изрек Харрис, не переставая пережевывать семена.
– Они хоть вкусные? – неожиданно спросил Джек.
– Что? – не понял длинноволосый.
– То, что ты ешь, – это вкусно?
– Да не особенно.
– А чего же ты тогда жуешь?
– А тебе что, жалко?
В ответ Джек только пожал плечами, чувствуя, что ему очень хочется дать Харрису в морду. Это желание не покидало Джека все то время, пока ветер разгонял пыль.
С первого взгляда стало очевидно, что обстрел был удачным. Строение теперь больше напоминало попорченный временем пень, нежели стратегически важную высоту.
– Ну, врежь им еще разок, камрад Джек, и дело будет сделано. – Харрис забросил в рот новую порцию семян и начал с ожесточением их пережевывать.
Джек дал еще одну длинную очередь, и теперь можно было не сомневаться, что с пулеметными позициями покончено.
Когда Джек и Харрис вышли из уиндера, толпа повстанцев радостно ликовала, подбрасывая вверх какие-то предметы. Присмотревшись, Холланд понял, что это выброшенные пушкой поддоны. По всей видимости, солдаты собрали их, чтобы сделать своими памятными знаками.
– Да здравствует камрад Дункан! Да здравствует камрад Харрис! Да здравствует камрад Джек! – кричали повстанцы, и Джек почувствовал накатывавшуюся на него волну человеческого обожания. Это было так приятно, что он, сам того не желая, поднял руку и приветливо помахал кричавшим камрадам.
Радостное возбуждение улеглось, и все повстанцы, дружно достав тетради, принялись писать, устроившись прямо на земле.
– Что они делают? – удивился Джек.
– Они пишут о том, что сегодня увидели и что успели сделать, – пояснил Харрис и тоже достал из-за пояса толстую тетрадь в засаленном кожаном переплете.
– А зачем описывать все это в дневниках?
– Чтобы правильнее видеть мир и понимать его, – важно сказал Харрис. Он раскрыл тетрадь и послюнявил свой карандаш.
