момент, чтобы расспросить от том, как он может быть с этой штукой связан. Поругав себя за то, что отвлекся на пирожки, Старшина потопал в дежурку. Дневальный, учуяв запах, постарался не подать виду, но слюна капала как у бульдога.
— Чего жалом водишь?
— Никак нет… Ничего…
— Обедал?
— Да.
— Значит сытый.
— Так точно…
— Ничему тя жизнь не учит, я смотрю… — налив чаю, Тарасов откусил пирожок, — Сказал бы что голоден — я бы поделился. А раз сытый…
Дневальный сочно сглотнул.
— Да ладно — на… Терпеть не могу, когда в рот смотрят. И со вторым, когда придет, поделишься. Это тебе — это ему. Не дай бог сожрешь…
***
Назначенный в «почетный караул» дневальный, увидел тяжело переваливающегося после сытного обеда Зампотыла, предупредил Тарасова. Тот уже не спал, но все равно оценил рвение и, дав подчиненным командурастворится на просторах автопарка, имитируя кипучую деятельность, пошел встречать проверку. Войдя в дежурку, Зампотыл потянул носом, проверяя не пахнет ли перегаром — праздничный наряд чреват злоупотреблениями прям на месте несения службы, но учуял только запах пирожков.
— То-то я смотрю, на обед не явились…
— Угостить, товарищ майор?
Зампотыл задумчиво посмотрел на потрескивающие под напором живота пуговицы и еще раз втянул носом запах.
— Грех отказываться. Потом, в штабе, с чаем съем.
Тарасов жестом пригласил его в диспетчерскую. Войдя, Зампотыл огляделся, узрел видеодвойку и хмыкнул.
— Курчаво службу несете, товарищ прапощик.
— Да вот… — Тарасов снова, мысленно, влепил себе оплеуху, что не убрал, хотя знал же.
— Ладно. Телевизор — фиг с ним. Ты, главное, не пей.
— Привычки такой не имею.
— Все не имеют, а пьют… Слышал, ты тут на три дня, безвылазно?
— Да че мне? Семьи нет, гулять не с кем…
— И себе вон сколько выторговал. Я вот, у Катюхина, видеодвойку просил, так мне не дал…
— Ну, просто, если «за так», то на шею сядут, а тут и им хорошо, и мне не скучно.
— Да я-то не против… А пирожки где брал? В деревне?
— Хотел шашлыка соорудить, но чет передумал. Решил вот, пирогами побаловаться.
— А у кого брал?
— Да мне тут посоветовали… Забыл как звать…
Сделав вид, что вспоминает, Тарасов начал лихорадочно придумывать отмазку. Вряд-ли в населенном пункте с гордым названием «Ташла», часто встречались русоволосые голубоглазые гиганты поэтому, неопределенно махнув рукой, он соврал наугад.
— Татарка такая, невысокая, чернявая…
— Фая?
— Да. Наверное она. Знаете её?
— Конечно! — Зампотыл снисходительно улыбнулся, — Она у нас поварихой работала. И мать её работала. Хотя ты их, наверное, не застал.
— Нет — не застал. А что уволились?
— Да… Там история одна была… Но готовит она хорошо. Я тоже, по старой памяти, у неё выпечку на праздники заказываю. Ладно… Спасибо за угощение — пойду. Главное — не пей.
— Не буду.
— Все говорят: «Не буду», а пьют…
Закрыв за Зампотылом, Тарасов вернулся в диспетчерскую, и сняв шапку, помотал головой, чтобы утрясти мысли. Шанс допросить Бухарметова упущен, но даже без этого картина становилась ясна. Его мать и бабка работали тут поварихами и, до сих пор, сохраняют отношения с Зампотылом. Через него же, скорее всего, устроили сынка служить рядом с домом. А еще, скорее всего, знали про дела Маньки, но, как намекал Митрофанов, скрыли это от милиции, дабы, попутно, не всплыло их воровство, за которое обеих, потом, тихо уволили. И скрыв, возможно, обрекли Маньку на смерть от холода в заброшенной яме или колодце.
«Виновная Кровь»… Так вот в чем дело! В книге по мистике было написано, что многие духи, частенько, обращают свою месть не только на виноватых в их гибели, но, часто, преследуют вообще весь род. Как собака — Баскервилей. После пирожков есть сильно не хотелось, так что Тарасов, пропустив еще и ужин, наведался в свои владения. Солдаты были в столовой, так что, напугав своим появлением маявшегося в предвкушении еды дневального, Старшина, больше никем не замеченный, юркнул в каптерку, где сложил книги, пару приговоренных к распусканию на ветошь простыней, и а потом, немного подумав, полез в шкафы где лежала сданная солдатами «гражданка» и нашел мешок принадлежавший Бухарметову. Если тварь принюхивалась, возможно, нужного ей человека она определяет по запаху. Напоследок, открыв стол, Тарасов сунул в карман все валявшиеся там звездочки от пилоток, погон и прочего.
***
Вторую ночь коротали по прежней схеме. Старшина сделал вид, что залип в боевичок. Дневальные, которых предыдущая смена успела предупредить о любви Тарасова к кинематографу, помаявшись для виду, заныкались в комнату отдыха. Старослужащий, пользуясь правом дневального отдохнуть четыре часа, отпросилсяи официально уснул, а следом, под звонкие оплеухи и киношную перестрелку, закемарил и молодой. Пользуясь этим, Тарасов разорвал простыни и принялся мастерить, за этим занятием, чуть не прозевав Комбата, который, ввиду дефицита офицерского состава, отбывшего на праздники, дежурил по части лично. Подскочив к двери диспетчерской, Старшина ботнул ею так, что вся дежурка вздрогнула, после чего, нарочито громко, затопал по лестнице.
— Почему рожа сонная? — оставленный на шухере дневальный лупал глазами, — Спишь?
— Никак нет!
— Пиздишь — почему я Комбата раньше тебя увидел?
— Никак нет… Не знаю…
— Рожу снегом разотри и к воротам. А то, сейчас, и тебе пиздец приснится и мне фитиль вставят.
Комбат, увидев выскочившего дневального, с рожи которого еще стекала талая вода, нахмурился.
— Дежурный по парку на выход! — паническим фальцетом заорал тот, видя что Комбат гневается.
— Что с лицом?
— Товарищ прапорщик приказал… — дневальный, с перепугу, выдал все как есть.
— Товарищ подполковник! Во время моего дежурства происшествий не случилось! Дежурный по парку прапорщик Тарасов!
Подоспевший Старшина сделал страшные глаза, намекая бойцу заткнуться, что тот, с радостью, исполнил.
— Чего у него с рожей?
— Снегом умывался.
— Зачем?
— Чтобы сон прогнать. Старый армейский способ — сам пользуюсь.
— Ясно… — Комбат, в сопровождении Тарасова поднялся в диспетчерскую, — Чем занимаешься?
— Службу несу, товарищ подполковник.
— Мы все службу несем. Я спрашиваю, чем ты, на самом деле, занимаешься?
— Да вот, у старшего лейтенанта Катюхина аппарат одолжил, сижу, ночь коротаю.
— А! А то мне Рафик Нафикович вчера говорит, что зашел, а ты такой бодрый, щедрый, пирожками потчевал. Точно, говорит, киряет на дежурстве.
— Больная тема у него?
— Есть немного… Когда твой ротный ко мне пришел договариваться, я тоже, грешным делом, думал, что ты в запой уйти собираешься. Селиверстов, просто, грешит этим.
— Не — я и раньше был не фанатом, а сейчас и подавно. Башка потом
