нашествия людей. В итоге крайним оказался бородокосый, на время отсутствия старейшины, оставленный за главного. Наказанием стало изгнание из поселка.
— Подожди, дядь Прохор, а ты то в чём виноват?! — возмутился я, узнав о произошедшем.
— Што людей не уберег, што не увел сразу в крепость, што по дурному оборону держал, да и вопще… — Он хотел сказать что-то ещё, но, прервав фразу, лишь махнул рукой. У меня было что возразить по этому поводу. Уже открыл было рот, но крестный не дал сказать и слова, остановил жестом. Помолчали.
— Ты с дедом Василием и Феофаном сам третий остался, нет их теперь. Мы и тебя похоронили уж. Как уцелел то? — прервал затянувшуюся тишину бородокосый, глядя серьезным взглядом из-под нахмуренных бровей.
— Поначалу мы деда Василия прикрывали, пока он этой хренью улицу перегораживал. — Я сделал паузу, вспоминая ту страшную сферу. Творение мрачноватого паренька, за два десятка минут, превратившегося в дряхлого деда.
— Ты про яму?
— Да, он тоже ее ямой называл. Сразу нам сказал, чтобы уходили, как на всю ширину ее растянет. Ну мы и побежали к крепости. Феофан сказал, что деду Василию недолго осталось, как помрет, яма исчезнет.
— Мы его там и нашли. — покивал головой крестный. — Седой весь и высушенный. А пред ним яма. Глубокая! Саженей пять, не меньше! И по обеим сторонам по две избы как корова языком смела, ни полешка не осталося. До последнего стоял, значица. Эх, добрый воин был!
— Он ещё до того с одержимыми бился. Топтуна и жрача с арбалета, в упор практически, свалил, а бегуна топором приголубил. Но успели его достать, бок порвали сильно. Рана страшная была, даже непонятно как на ногах ещё стоял.
— Да, могучий воин, мало таких… Давай помянем деда Василия. — Бородокосый заново наполнил опустевшие кружки. Выпили, снова помолчали.
— А Феофан как…? — крестный не закончил, заскрипел зубами. До этого он особо не демонстрировал чрезмерную эмоциональность, в основном даже наоборот. Но сейчас, во взгляде серых, а от отражающихся в них отблесках костра, казавшихся стальными, глаз плескалась целая река горечи по погибшим соратникам.
— Феофан быстро… — вытолкнуть из пересохшего рта непроизнесенное бородокосым слово не удалось. Пришлось обходиться коротким мгновением тишины, материализовавшимся на его месте. — На пути к крепости на нас напал волот, здоровенный! Одним ударом Феофана зашиб, тот, наверное, и понять ничего не успел. Волот, наверняка тот самый, которого ты потом свалил. Получается, что отомстил за Феофана, тварюгу эту пристрелив.
Крестный в ответ лишь покивал, поднял кружку, отсалютовал в сторону скрытого далью поселка и со словами "за Феофана" опрокинул содержимое в рот. Повторив в точности его жест, поставил опустевшую посудину на импровизированный стол.
Прохладный пенный напиток скользнул вниз по пищеводу, ухнул в желудок, добавляя приятной расслабленности в теле и голове. Пиво было небольшой крепости, вряд ли больше трех-четырех градусов. Но массивные деревянные кружки, в которые его разливал бородокосый, объемом если и не доходили до литра, то совсем немного. А за неполный час, что мы провели в компании пузатого бочонка, кружек было выпито уже по три штуки. И как раз сейчас наполнялись четвертые. Так что настроение было как раз для душевного разговора, пускай и омраченного трагическими событиями.
— Он и меня бы прибил, волот этот, — не дожидаясь вопросов, продолжил рассказ. — то есть даже попытался прибить. Я и сам думал, что всё — конец! Никакое чудо не могло спасти из-под опускающейся на голову огромной лапы твари! Но вот спасло! Случилось! Не знаю, как вышло, но вдруг оказался в воде, посреди реки, как раз недалеко от острова на котором ты меня и нашёл.
— Ого, так вот у тебя што за дар, получаеца! Могет враз в иньшее месте перенести, от верной смерти спасая. Добрый-добрый!
— Вот и я подумал, что дар открылся. Правда, снова им воспользоваться не получилось, как не пытался. Думал, в посёлок обратно перенестись сразу, но не выходит никак. Может посоветуешь что? Вот ты, дядь Прохор, как своим даром управляешь?
— Как, как?! Каком кверху сажуся! У меня даров пять штук, и кажный по-своему пользую. С одним слово про себя скажу, с другим палец по-особому сгибаю, третий сам зачинат работать. В обчем сам и придумашь, как его пользовать. Вот Тайка придёт с ей о дарах и говори, на то она и знахарка, штобы с энтим делом помогать. И с другим тожить…
Последние слова крестный проговорил негромко, взгляд его при этом был прикован к толкущейся на левом берегу кучке одержимых.
За прошедшее время группа на порядок усилилась, причём не только количественно, но и качественно. Одна из тварей, возвышающаяся над прочими, словно заядлый второгодник среди одноклассников, была похожа на приконченное Феофаном на стене чудовища, даже слегка поздоровее. Упырь, или всё-таки волот?
— Упырь матерый, вскорости до волота дорастет. — словно прочитав мои мысли, избавил от сомнений бородокосый. — Не боись, оне воду оченно не любят. Дажить если захотит до нас добраца, у меня стрела заговоренная есть, Тайка дала, как с промысла возвернулися.
— А если они всей толпой поплывут?
— Не поплывут. Плавают они хреново, потонут. А тут ещё, значица, теченье меж берегом и островом, хоть и несильное, но есть.
Несмотря на успокаивающие пояснения крестного, смотреть на добрый десяток чудовищ во главе с матерым упырем, находящийся в пятидесяти метрах от нашего бивуака, было тревожно. Вдвойне тревожно было осознавать, что количество тварей продолжает увеличиваться. Тем более раньше, как утверждают местные, территория, прилегающая к посёлку у одержимых особой популярностью не пользовалась.
Вот, кстати, ещё один жрач топает, выбравшись откуда то из лесу. Что его заставило пойти в эту сторону, что привлекло? Дым от костра?! Так его немного и ветер дует в сторону, противоположную той, откуда вырулила эта образина. А может жрач прибежал на крики одержимых?! Может быть и так. Но что заставило целые стаи кровожадных чудовищ сняться с облюбованных мест и отправиться к находящемуся черт знает где поселку?
Этим вопросом я задавался ещё вчера, когда вместе с дедом Василием стоял на стене и разглядывал двигающиеся по степи фигурки одержимых. В тот момент мне не дали как следует поразмышлять. Но сейчас, отвлекшись от беседы с крестным, взглянул, наконец, на происходящее трезво. Ну, пускай и не совсем трезво, но вполне обстоятельно.
Оказалось, что ответ невероятно прост. Нужно было лишь задуматься, кто или что появилось в посёлке прямо перед нашествием одержимых.
— Дядь Прохор, так это я! Это из-за меня твари лезли в посёлок, словно мухи на мед! — Слова эти проговаривал, ошалело
