и еще… Я крутился волчком, отрезая мерзкие отростки. Взмах кинжала. Удар. Еще удар. За спиной тяжело дышал Витор, сбрасывая с себя щупальца. Клирик рвал их голыми руками, кидал на пол и давил каблуком сапога. Михаэль рубил щупальца мечом, а те, что прилипли к стене, прижигал факелом.
— Мерзкое дьяволово отродье, — сплюнул Витор, когда все было кончено. — Арон, откуда тут эта мерзость? В прошлый раз ничего такого не было.
— Оно становится сильнее, — сказал я. — Культисты кормили его, а затем мы привели крестьян прямо ему в пасть. Оно насытилось, окрепло, и готовится выйти из логова в город.
— Надо бы поспешить, — зло скрипнул зубами Михаэль.
Мне с трудом удалось отправить прокаженных во мрак тоннеля. Управлять мертвецами становилось все труднее, они тянули из меня жизнь, и я ничего не мог поделать. Для подпитки нежити мне запрещено использовать источники Тьмы, и если нарушу запрет, то Церковь отвернется от меня, а святая Инквизиция приготовит костер поярче. Поэтому я отдавал мертвым себя. Иного выхода нет.
Вскоре мы вышли к гроту, запах гнили и серы усилился. Голова у меня кружилась, в руках и ногах я ощущал слабость от потери жизненной силы. Я жестом приказал остановиться и затушить факелы. Из дыр в покатом потолке грота лился бледный лунный свет, которого оказалось достаточно, чтобы видеть дальше собственного носа.
То, что мы увидели в гроте, было поистине ужасно.
Адская тварь все так же сидела посреди грота, только на сей раз выглядела иначе. Маленькая голова на сальной шее обзавелась массивной клыкастой челюстью, которая была все время открыта. Слюна текла не переставая, длинный, усыпанный струпьями язык шарил в воздухе, словно пытаясь ухватить добычу — отправить в требуху хотя бы мошку. Покрытое сальными складками тело уже не казалось бесформенным, я четко видел огромное пузо, маленькие руки, и мощные слоновьи ноги. Сквозь грубые хирургические швы на теле твари сочилась темная вязкая жидкость и капала на камни. Эту мерзкую жижу тут же слизывали многочисленные щупальца, что тянулись из пупка Обжорства, и питали его, как пуповина дитя. К тому же мириады тонких щупалец-нитей расходились от этой чудовищной туши и скрывались в каменных стенах — именно их мы резали в тоннеле.
Оно заметило нас, почуяло сладкое мясо.
— Е-Е-ЕСТЬ!!! Я ГОЛО-О-О-ОДЕН! — взревел монстр.
Обжорство медленно, с натугой, повернуло свою тушу к выходу из тоннеля. Поросячьи глазки на маленькой лысой голове заблестели, а слюна побежала сильнее.
— Да поможет нам Господь, — прошептал я.
И в тот же миг огромное щупальце ударило по стене, где стоял первый мертвец. Посыпались камни, полетело крошево. От неожиданности я потерял концентрацию, ослабил контроль, и мертвецы начали оседать на землю. Я и сам едва не упал — столь сильно закружилась голова. Меня придержал Михаэль.
— Давай, Арон, соберись, — сказал клирик, глядя мне в глаза. — Умоляю, не используй Тьму! Ты же знаешь, что тогда мне придется…
Я знал. Михаэль и Витор убьют меня, если я ступлю за грань.
Слабо кивнув, я вновь поднял прокаженных, растрачивая свою жизнь на мертвое. Несомненно, можно было попросту дотащить трупы сюда и швырнуть твари на съедение, но чудовище не станет это жрать. Обжорство — не трупоед. Оно должно есть живое и теплое… Или очень на то похожее.
Мертвецы выбежали в грот, размахивая зажатыми в руках проржавевшими мечами, совсем как живые. Один даже умудрился ударить щупальце, прежде чем оно обвило мертвое тело и закинуло твари в рот. Раздался хруст костей, жадное чавканье.
В следующую секунду щупальце схватило еще одного прокаженного. Пасть Обжорства раскрылась, сделавшись громадной, покойник с легкостью скрылся внутри.
Щупальце обвило третьего, и уже было отправило в пасть, но тут тварь вдруг взвизгнула, замотала головой, из пасти пошла пена. Чудовище принялось махать короткими ручками, и лупить себя по пузу. Щупальца молотили из стороны в сторону; били по каменным сводам и стенам. Поднялась пыль, отовсюду полетела каменная крошка.
Мы стояли и ждали.
Через десять минут тварь издохла.
***
— За победу, Арон! За победу! — скандировали Михаэль и Витор.
Братья радостно подняли свои кружки и осушили залпом. Я пригубил немного — вино терпкое, сладкое, до тошноты ароматное, к тому же легче не становилось, голова все так же трещала, а в теле ощущалась слабость.
— А знаете, инквизитор, мы благое дело сделали, богоугодное, — трещал Гюго, подливая еще вина из своего бурдюка. — Кехе-кхех. Это ж надо! Целую Печать Голода не дали сорвать! Вот узнаете, Господь много чего видит. Он это наше благое дело обязательно учтет и распахнет Райские врата, а там нас будут ждать перины, да музыка, да вино. Вот увидите! За такое-то дело!
— Хватит! — рявкнул я, с грохотом поставив кружку на стол. Говорить о прощении я не собирался.
Монах поперхнулся воздухом, клирики непонимающе на меня уставились.
— Хватит, Гюго, — повторил я уже спокойнее. — Уже поздно. Все мы устали, и не мешало бы отдохнуть. А с утра я собираюсь потолковать с Бруно и лекарем Дийстрой. Очень серьезно потолковать. И за это мне прощение вряд ли будут даровано.
— Так Бруно нет, — пожал мясистыми плечами Гюго. — Как только вы покинули Часовню Прокаженных, этот шустрый доктор на свою кобылу уселся и галопом во Флоренцию сорвался.
— Проклятье! — выругался я.
Дверь резко распахнулась. На пороге стоял побледневший, запыхавшийся Николас.
— Арон, я нашел! Нашел! — выпалил экзорцист, хватая ртом воздух.
— Успокойся, Николас. Что ты нашел?
— Лабораторию… — выдохнул он. — Под часовней. Алхимическую лабораторию Бруно…
— Проклятье! — в один голос повторили Витор и Михаэль.
Словно в подтверждение жутких слов Николаса, где-то вдали прогремел гром. Утробный гулкий звук прокатился по округе, заставив тело дрожать. А в следующий миг небо над городом окрасилось алым заревом.
— Пожар? — удивился Витор.
Я смотрел в окно на далекий город, залитый небесным пламенем, и знал, что это вовсе не пожар. Отсюда, с окраины, уже можно было рассмотреть в кровавом небе черную воронку. Только что над Флоренцией вспыхнул пролом в Бездну.
***
Мы гнали лошадей во весь опор. Ледяной дождь хлестал лицо, ветер трепал промокшую одежду, я буквально задыхался от каждого порыва. Черноту разрезала синяя вспышка молний. Громыхнуло. В небо со зловещим карканьем поднялась стая воронья, в росчерках дождя напоминающая черную, дрожащую иллюзию.
А вот и он, город. С серыми бесконечными стенами, что тонут в алом зареве небесной бреши; с настежь распахнутыми челюстями-воротами; с вымощенной скользким мокрым камнем дорогой, что ведет прямо в пасть чудовища. Я пришпорил коня, и тот смерчем влетел в город.
Улицы горели. Дождь сек пламя колючими
