Доставай паяльник.
Взрезав верхний слой кожи и натянув на глаза электронный бинокуляр, Елка спаяла варварски разрезанные дорожки.
— Надо проверить, — сказал Гордон. — Лимон. Халва. Огонь. Халва. Измена. Лимон. Отлично, все работает.
— Что это было?
— Человеческий организм программируется не хуже микроконтроллеров, и на определенные слова у тебя вызываются стандартные микрореакции. Перчатка работает именно с такими, и чтобы понять, что она восстановлена, я заставил тебя выдать цепочку реакций разной интенсивности. Не забивай голову, верни артефакт владельцу.
Елка осторожно надела перчатку на руку Павлу, и едва она это сделала, как тут же взвыла сирена, включились полтора десятка воздушных мониторов на стенах, показывая какие-то объемные графики, а через мгновение снаружи что-то взорвалось, от чего палату сотрясло.
— Как долго я ждал этого, — раздался хриплый голос из динамиков под потолком.
Елка тут же скрючилась в углу. Она поняла, что запустила какие-то глобальные вещи, недоступные ее пониманию, — вот только почему все произошло так быстро?
— В нем полтора десятка имплантов, контролирующих процессы в его организме, — пояснил понятливый Гордон. — Он взломал их и набивал своими скриптами все эти годы. Ему нужна была Сеть с хорошим каналом хотя бы на пару секунд.
«Пара секунд»?
На чип госуслуг пришло и озвучилось голосовое сообщение: «Это не учебная тревога! Рекомендуем укрыться в…»
— Это неважно, — заблокировал голосовуху Гордон. — Это все уже неважно.
Дверь распахнулась от мощного удара, и в палату влетела старушка в ослепительно-белом халате с голографическим бейджем «Главврач Елена Станич».
— Ты подонок! Люди умирают! Я тебя…
Она застыла на полпути к Павлу — с занесенной рукой, с искаженным гневом лицом.
— Люди умирают, а человечество получило шанс выжить, — ответил голос Павла сверху.
— Как ты… — прохрипела старушка.
— Ты же набила себя имплантами, — ответил он, — чтобы Асклепий твоими руками проводил операции. Асклепий мертв, а импланты остались, и подключиться к ним не так сложно — все интерфейсы мне доступны. Как же вы мне противны!
Голос Павла гремел от гнева, динамики, не рассчитанные на такую мощь, хрипели.
— Вы из тончайшего инструмента сделали себе костыли! А они — сделали костыли из вас! Тупые эстеты учат жить ученых, а ученые отказываются от поиска в пользу препарирования кусков теста! Вы потеряли себя в поисках более удобной позы!
Елка вдруг поняла: Павел завидует обычным людям, которым доступно просто ходить, чувствовать — жить.
А еще — что для него это все столь же потрясающе, как вырваться за пределы Солнечной системы и начать покорять космос.
Он, не способный просто сжать руку, нашел в себе силы мечтать о том, чтобы человечество получило бесконечность звездного неба.
— Ты преступник!
— Преступники те, кто остановил развитие человека, заточив его в клетке собственных страстей, — неожиданно тихо ответил Павел. — Я уж не говорю о том, что вы держали меня взаперти в собственном теле долгие годы.
— Адепты Афины найдут и убьют тебя, они все фанатики, — прохрипела старуха.
— Разберемся, — сказал Павел.
А в следующее мгновение старуха уверенно шагнула к лежащему человеку, отсоединила десяток коннекторов и легко взвалила сухое мужское тело себе на плечо.
— Павел управляет ею, — в ухо Елке сообщил Гордон. — Ее импланты справятся на некоторое время.
Елка вышла за старушкой, несущей Павла, в коридор. На полу лежал, постанывая, здоровенный детина в зеленом халате санитара.
Наверняка Павел контролировал какой-то из его имплантов.
Через десяток метров старушка взвалила Павла на каталку и бодро покатила ее к пандусу, ведущему на первый этаж.
Двери корпуса были широко распахнуты, а снаружи к ним бежали полтора десятка крепких парней и девушек в балаклавах.
Елка с удивлением поняла, что не чувствует от них отклика чипа госуслуг.
— Кто это? — спросила она одними губами.
— Террористы, анархисты, сатанисты и православные коммунисты, — тихо ответил Гордон. — Все, кто не входит в систему и надеется на ее развал. Павел использует их для того, чтобы вырваться отсюда и начать все заново.
— Что делать нам? — уточнила Елка.
— Больше ничего, — ответил Гордон. — За эти годы я, оказывается, устарел. Павел создал себе более совершенных помощников. Мавры сделали свое дело, мавры могут уходить.
* * *
Беспилотники летали, как и прежде: столь простые задачи боги не контролировали. Внизу полыхали пожары, из включенного на мгновение радио неслись панические вопли и призывы не покидать свои дома.
— Что теперь будет? — спросила Елка.
— Короткое время бардак, потом все соберут по кускам, — ответил Гордон. — Китай, арабы и католическая Южная Америка никогда не признавали олимпийцев, их кризис не коснется. Появятся наконец новые нейросети, которые раздвинут горизонты, а мечтать о невозможном войдет в моду.
— А со мной?
— Ты предложишь Сенеке гостевой брак, это когда люди живут раздельно, но иногда встречаются и проводят время вместе. Он потребует нормальную свадьбу и жить вместе, но в конце концов уступит тебе. Твой невроз, не позволяющий тебе любить и быть любимой, постепенно отступит. Я помогу тебе заработать денег, купишь себе мансарду на шестнадцатом этаже с гамаком и закутком для медитаций. Заведешь пару горностаев, съездишь в Петербург и прокатишься там на метро, они оставили одну ветку для туристов.
— А я точно хочу замуж за Сенеку? — поинтересовалась Елка.
— Точно, точно, — ворчливо ответил Гордон. — Ты просто всегда считала, что приносишь людям несчастье и что недостойна счастья. С этим я помогу справиться.
— А Павел?
— А Павел будет пожирать своих детей, пока не сделает тех, кто будет его достоин, — с горечью ответил Гордон. — Человечество будет счастливо, даже если оно само не хочет этого.
— Прям как я, — задумчиво сказала Елка.
Вдали показался темный квартал, в котором была и ее муниципальная евродвушка.
Мысль о гостевом браке уже не казалась такой уж странной.
Не страннее, чем мир без богов.
Юлия Зонис
Дети нейросети
Все бы ничего, но вот сны…
Ему снится еловая аллея, хмурые старые деревья, хмурое небо над ними и вереница спешащих туч. На аллее выкрашенная в тревожный желтый цвет скамейка, на скамейке девушка в сером пальто. У девушки курчавые темные волосы, выбивающиеся из-под шапочки. Он идет по аллее, несет девушке букет тревожных желтых цветов — нарциссов, всегда нарциссов. Девушка не смотрит на него. Девушка что есть сил глядит в пустоту, всматривается, пытаясь уловить в ней что-то невидимое.
«Прости меня».
Он становится на колени, опускает цветы на скамейку, берет руки девушки в свои. Ее ладони прохладные и влажные, в отличие от взгляда в них есть какая-то жизнь.
«Прости. Я не хотел. Ты же понимаешь, я не
