Де Бодье наморщил лоб, собрался с мыслями, покряхтел, прочищая горло, после чего состроил трагическую мину и молвил:
– Многоуважаемый мсье Макферсон! Простите, что, говоря о вас, я буду несправедливо краток. Слезы застилают глаза, а в горле стоит комок, ибо нельзя остаться равнодушным, когда тебя постигает столь безмерная утрата. Полагаю, вы прожили славную жизнь и все нажитое вами добро – результат долгого, упорного и, конечно же, честного труда. Весьма прискорбно, что вы так и не взрастили наследника, который мог бы приумножить ваши капиталы. Поэтому мы – все, кто пришел проводить вас в последний путь, – обещаем присмотреть за ними и передать их в руки достойнейшего из людей, какие только сыщутся на этой многогрешной земле. Если же нам не посчастливится отыскать такого человека – что, скорее всего, и произойдет…
– Закругляйтесь, мсье, – одернул я Гуго, чья дорожная панихида сменила уклон не туда, куда надо.
– В общем, не волнуйтесь ни о чем, многоуважаемый мсье Макферсон, – шустро подытожил Сенатор. – Грейтесь себе спокойно у котлов с яствами и отъедайтесь вволю. Только не забудьте, умоляем вас, проконтролировать, чтобы райские повара занесли наши имена в свой реестр. Прощайте, и да падет на вас свет и тепло Чистого Пламени на веки вечные. Аминь!
– Аминь, – повторили мы с Долорес, склонив головы. Потом подоткнули наши записки под саван, подняли втроем покойного на руки и сбросили его с полумоста. Обернутый пыльной дерюгой (другой подходящей для этого ткани в трюме не нашлось), мертвец помчался вниз и, уменьшившись до размеров муравьиной личинки, канул во мраке бездны. Мы отступили от ее края, постояли немного для приличия в скорбном молчании и потопали обратно на буксир. Де Бодье приукрасил: слез мы не лили и от горя не задыхались. Но настроение у всех и впрямь было скверным, словно над нами довлело тяжкое проклятье. Даже Физз и тот помалкивал, хотя долго безмолвствовать он, как правило, не любил.
– По местам! – скомандовал я, едва мы поднялись на борт. Мне хотелось поскорее убраться из этого мрачного места, даром что считающегося воротами в рай. – Идем на север, к Нэрскому Столпу. Надо поднажать, если завтра мы хотим испробовать хваленое пойло Сенегальца Фаруха. Надеюсь, он и его люди догадались оставить и нам по глотку виски, который они, если верить слухам, откопали год назад вместе с тем древним сухогрузом…
Попить виски трехсотлетней выдержки, коим вожак Нэрских Стервятников угощал сегодня всех своих почетных гостей, нам не удалось. Ни на следующий день, ни послезавтра, ни вообще. Смерть нанимателя оказалась лишь первой неприятностью в череде последовавших за ней злоключений.
«Все к одному!» – воскликнул бы по этому поводу мой папаша, будь он еще жив. А может, и не воскликнул – кто знает? Одно мне известно точно: Первый и Второй Проныры в подобное дерьмо никогда не встревали. В беды поменьше да, попадали, и не единожды. Но не в такие серьезные. Иначе рассказы об этом наверняка дошли бы до моих ушей; дедушку я помнил смутно, но папаша поболтать был горазд, особенно глотнув кактусидра.
Мы не отъехали от Антильского полумоста и сотни километров, как у «Гольфстрима» лопнула поворотная штанга. Авария, в принципе, не фатальная. В отличие от собранного Вседержителями Неутомимого Трудяги, который не нуждался в техническом обслуживании, а если ломался, то уже раз и навсегда, все остальные механизмы в нашем мире сооружались людьми. И как следствие этого, подлежали ремонту. У нас в трюме имелся запасной комплект всех ключевых штанг, а для Гуго их замена была и вовсе плевым делом. Но сегодня с этим возникли кое-какие трудности.
Штанга сломалась в момент, когда я вращал штурвал, а «Гольфстрим» менял направление. Поэтому буксир не вышел из поворота, а отклонился от курса еще больше. И пока мы с де Бодье останавливали машину, она успела зарыться передними колесами в песчаный бархан и увязла в нем. Вдобавок к нашей беде нежданно-негаданно налетел Гаденыш – сухой порывистый ветер, дующий с Великого Западного плато. Чтобы отъехать назад и добраться до поврежденной штанги, нам нужно было перекидать целую гору песка. Но тот, как назло, беспрерывно сыпался на нас с вершины бархана и сводил на нет все наши старания.
Мы с Сенатором орудовали лопатами как угорелые. Но это был натуральный сизифов труд – изматывающий и бессмысленный одновременно. Пришлось оставить его до тех пор, пока буря не утихнет. Благо, по всем приметам, она не должна была затянуться надолго.
Не успели мы утереть пот, как Малабонита, которая во время аварийных остановок всегда несла вахту на марсовой вышке, вдруг проорала «Тревога!». Указывала она при этом куда-то за бархан. Мы не мешкая забросили лопаты на палубу, потом забрались туда сами и столь же поспешно подняли трап.
Физз тоже вел себя беспокойно: яростно шипел и скреб когтями палубный настил. Что напугало варана и Долорес, я уже понял. Выкрикнув единственное предупреждение, она сразу примолкла и больше не проронила ни слова. Это означало, что неподалеку от «Гольфстрима» появилась не стая камнеиловых гиен и не подозрительная группа всадников, которые заметили бы нас издали до того, как расслышали наши крики, а змей-колосс.
С этой тварью все обстояло с точностью до наоборот. Подслеповатая, она тем не менее обладала отменным слухом. Продолжай мы шуметь, исполинский змей учуял бы наши голоса и незамедлительно направился бы сюда. Когда трехтонная чешуйчатая рептилия двигалась, она слышала уже не так хорошо, потому что сама ползала далеко не беззвучно. Но если она замирала на месте, ее чутье резко обострялось.
Змеи-колоссы частенько атаковали движущийся транспорт, принимая его сослепу за стадо бегущих рогачей или иных копытных обитателей пустошей. Впрочем, редко когда эти атаки заканчивались для рептилий успешно. Усиленные железные борта, огромные колеса с шипами и палубные орудия-баллестирады оберегали перевозчиков в пути. Однако при вынужденных остановках – как, например, сейчас – мы могли уповать только на последний способ обороны. И то без особой надежды. Проворства ползучему гиганту не занимать, и если у нас не выйдет поразить его первыми выстрелами, он успеет взобраться на палубу. После чего нам останется только сигануть в укрепленный трюм, задраивать люк и скрываться там, пока змей не потеряет к обезлюдевшему буксиру интерес.
Под палубу монстр, конечно, не прорвется – это убежище оборудовано специально для подобных случаев. Однако, ползая по «Гольфстриму», змей-колосс мог натворить немало других бед, сорвать с постамента двигатель и раскурочить трансмиссию. На самостоятельное устранение этих поломок в полевых условиях у нас фактически не было шансов. Водрузить Неутомимого Трудягу обратно с помощью лебедки мы еще смогли бы. Но о выправлении и балансировке иностальных валов без бригады опытных клепальщиков нельзя было вести и речи.
