– На бок его переверни, – негромко произнес я, кинув на Горбунова взгляд мельком. Валера врезал ему от избытка чувств весьма и весьма, так что литератор не только сознание потерял, но и красоту светлого лица, а также несколько зубов. И не хотелось бы, чтобы пока мы тут разбираемся он умер, захлебнувшись кровью.
Валера после моих слов небрежно пнул Горбунова ногой, переворачивая на бок. Вид принца, пусть он и был сейчас в человеческом обличье, пугал – искаженные черты, желтые звериные глаза, заметно удлинившиеся из-за ощерившегося оскала клыки.
Впрочем, несмотря на ярость, ясность рассудка Валера сохранял. Стелящейся тенью он оказался у металлического стеллажа, зацепил сразу несколько пластиковых стяжек, часть из них рассыпав по полу. Через пару мгновений громко вжикнуло несколько раз, и руки и ноги Горбунова оказались плотно стянуты.
Находясь с Валерой в контакте созданной кровью ментальной связи, я даже без слов уже понял, что ассистант Горбунова нелегальный – причем мало того, что обезличенный, так еще и со встроенной картой памяти. Что в некоторых случаях даже уголовно наказуемо – здесь, в отличие от моего мира, большинству граждан информацию можно держать только в облаке, а не в личном хранилище. Тем более в личном хранилище обезличенного ассистанта. Хотя, если ты мучаешь до смерти людей, и хочешь записать себе процесс на память, наказание за нелегальную флэшку это последнее, что может беспокоить.
После того как Валера обездвижил литератора, он подскочил ко мне, подхватывая распятую Барбару подмышками. И придерживал, пока я раскручивал ввинченные в ее руки штыри. Все четыре открутил очень быстро один за другим, полностью доставая их и из стаканов в скале, и из тела. Остались еще треножники системы предварительного крепления, спицы которых были остаточно узкими – ладонь и ступни не пройдут, просто так их не вынуть.
Валера продолжал держать постанывающую девушку, а я, недолго думая, снял со стены витой металлический штырь со следами засохшей крови (а может и не только крови). Аккуратно под углом загнал штырь в ставшее свободным отверстие для болта, и используя его как рычаг, выбил треножник из стопоров одним ударом. Всего несколько секунд мне потребовалось, чтобы проделать подобное с остальными креплениями.
Все это время Барбара, не в силах кричать, негромко поскуливала от боли, а губы ее заходились в крупной дрожи. Когда Валера подхватил освобожденную девушку на руки, она прижалась к нему и беззвучно заплакала, сотрясаясь в рыданиях.
Положить девушку можно было только на пол, или на блестящий нержавейкой стол – холодный даже на вид. Поэтому я метнулся в комнату и вернулся с плотным пледом из верблюжьей шерсти, которым закрыл ледяной металл. Валера сразу уложил бывшую горничную на плед и я, негромко пытаясь ее успокоить, биогелем залил раны на сожженном боку, на щиколотках и запястьях.
Все это недолгое время, после того как летела выбитая мною дверь, я по-прежнему воспринимал мир сразу в нескольких потоках. Один из которых был мировосприятием Эльвиры, которая краткими фразами сообщала Измайлову и Накамуре обо всем, что происходит с нами.
– Что? – мысленно переспросил я, реагируя на направленный от нее вопрос.
– Хикару говорит, что вам необходимо проверить все помещения, в том числе комнату пыток, на наличие устройств видеофиксации, – ответила Эльвира.
«Хикару?» – удивился я, задним числом понимая, что так зовут Накамуру.
«Хикару» – подтвердила Эльвира. Она также удивилась – даже не думала, что я не знаю имени японца. Да я и как капитана зовут в общем-то не знал до недавнего времени, – ответил я ей, словно в оправдание. Наше общение при этом происходило не как обмен сказанными фразами, а чередой быстрых мыслеобразов, которые в сознании переформатировались в слова.
Обдумав услышанное от царевны, я понял – резон в том, чтобы попробовать найти возможные устройства записи, несомненно, был. Но присутствовал еще вопрос выбора.
– Допрос или поиск? – мысленно поинтересовался я одновременно и у Валеры, и у Эльвиры, одновременно с этим гладя по волосам пережившую начало пыток Барбару и пытаясь ее успокоить ничего не значащими словами.
После моего вопроса и Валере и Эльвире понадобилось время на раздумья. Царевна еще голосом мой вопрос Измайлову передала.
Выбор действительно сложный. Ведь допрос господина Горбунова здесь и сейчас – мероприятие рискованное. Если у него стоит ментальный блок, то нам придется делать ноги. С другой стороны, если у него стоит ментальный блок, то способов противодействия этому нет – он перестанет существовать в любом случае. Привлекать же Ольгу к контролю палача я не хочу – это слишком опасно для нее.
Если у Горбунова стоит ментальный блок, или даже маяк – о нашем прибытии сюда уже знают. Если же блок и маяк не стоят, и мы уедем прямо сейчас, о нашем прибытии и отбытии тоже узнают. Потому что через пелену гнили незамеченными ни Горбунова, ни Завадскую мы не перенесем. На машине уехать тоже не вариант – Накамура уже вскрыл ее блок управления, и узнал, что выезд автопилота и система опознавания транспондера настроены на период с семи утра завтрашнего дня. Если выехать раньше, на ассистант Горбунова наверняка последует дежурный запрос о подтверждении.
Так что как ни крути, и так и так получается аксиома Эскобара – говорящая о неприемлемом качестве и риске абсолютно всех доступных вариантов.
Попросив немного времени, я отодвинул восприятие Валеры и Эльвиры в сторону, и обратил внимание на истерзанную пытками горничную.
– Барбара… Барбара, хорошая моя, – негромко сказал я, аккуратно взяв ее за голову и потеребив мочки ушей. – Тише девочка, тише, – попытался я успокоить ее, когда она вынырнула из прострации полудремы и задрожала. Обращаясь к ней, даже забыл о том, что эта «девочка» лет на десять, если не на пятнадцать старше меня. Нового меня, конечно же.
– Барбара, пожалуйста, это очень важно. Расскажи, как ты здесь оказалась?
Я намеревался задать девушке несколько вопросов, чтобы примерно представлять картину произошедшего. И, узнав хоть что-то, заиметь костыли – уцепившись за которые можно попробовать поймать на простой лжи Горбунова. Но неожиданно, результат обращения к горничной превзошел все ожидания. Барбара честно напряглась, пытаясь сформулировать словами ответы, в этот момент наши глаза встретились, и я напрямую получил от нее воспоминание в форме лавины мыслеобразов.
Пытки, осознание неминуемой смерти и боль видно как-то повлияли на ауру девушки, так что я с легкостью смог считать информацию. В несколько мгновений пережил яркими вспышками ее воспоминания прошедшей недели: указание-приказ от Мустафы на попытку контакта с Филиппом Горбуновым, неожиданно легко получившуюся; знакомство с таким удивительным – обходительным и харизматичным, мужчиной, походы в рестораны, обещания, приглашения, поездка сюда – в такое прекрасное место; романтический ужин, перешедший в невероятное по чувственности продолжение и неожиданное, выбивающее почву под ногами пробуждение.
Заснув после бурной ночи, Барбара очнулась от стылого холода, сегодня утром. И лежала она не в кровати, а здесь, в каменном мешке на ледяном металле стола. Обходительный и предупредительный Филипп, который всего несколько часов назад был чувственным и умелым любовником, открыв ей неизведанные ранее грани наслаждений… этот такой незабываемо-прекрасный мужчина, в которого Барбара уже успела влюбиться – понял я даже с некоторым смущением, вдруг пугающе преобразился.
Вместо пожелания доброго утра Горбунов притянул стяжками руки и ноги девушки к столу, и будничным, пугающим до слабости в коленках голосом сообщил, что вечером ей предстоит умереть в долгих мучениях. Для убедительности, чтобы все сказанное не казалось плохой шуткой, он взял строительный фен и демонстративно сжег ей кожу на боку. После чего одним ударом разбив девушке лицо, ушел – оставив привязанной к столу на целый день в одиночестве.
Оставил накапливать муки страха, понял я.
