Вариант второй – вы, по мере сил и возможностей, рассказываете нам без утайки все, что знаете. И после этого вправе рассчитывать на легкую смерть.
Вариант третий – если вы хоть раз слукавите, мне придется причинить вам боль. Если слукавите несколько раз, или не дай боже, соврете, вы… наверное, даже будете жить очень долго. Вот только в таком состоянии, что будете молить о смерти Бога и само мироздание беспрестанно, каждую секунду. Это понятно?
Глаза Горбунова по мере того, как я говорил, еще больше наполнились слезами, а из носа неожиданно потекли сопли. Несколько долгих секунд он просто смотрел на меня, пытаясь унять дрожь губ, по-прежнему не в силах осознать глубину своего падения.
– Важное уточнение, – показал я ему отбивной молоток. – Наше первое соглашение денонсировано ни в коем случае не будет, поэтому если на мой вопрос я не слышу сразу ответа, то за этим незамедлительно следует…
Что следует, договаривать я не стал, не в силах сразу сформулировать на канцелярском, на котором пытался изъясняться. Зато показал на практике – вновь прижав ступню литератора к полу и ударив молотком. Неприятно чавкнуло, превращая в тонкий блин остатки двух пальцев под тканью носка, и Горбунов от неожиданности вновь вскрикнул от боли.
– Господи, какой же вы необучаемый, – устало произнес я, поднял я молоток для очередного удара. – Как будто мне доставляет удовольствие плющить вам пальцы…
– Нет-нет-нет-я-буду-говорить-прошу-вас-пожалуйста-не-надо, – на одной ноте взвыл литератор. Причем так, что мне даже пришлось отшатнуться, дабы не попасть под брызги его смешанных со слезами слюны и соплей.
Отшатнувшись, я поднялся на ноги и отошел к стеллажу. Взял паяльную лампу – новую и блестящую, но в классической конструкции, не претерпевшей изменений с девятнадцатого века. После одну за другой начал выдвигать алюминиевые канистры. Каждая из них была подписано – бензин, керосин, дизельное топливо, спирт, машинное масло… была даже чистая нефть, что неожиданно. Как используют все эти жидкости, думать я не хотел.
Залив в паяльную лампу керосина, я разжег ее и вернулся к Горбунову. Поставил лампу рядом с его ногой, направив струю пламени в сторону, подрегулировав его так, что послышался пронзительный свист.
– Мне очень неприятно делать вам больно, скажу честно и откровенно. Поэтому чтобы не дробить дальше пальцы, я просто – в случае не понравившихся мне ответов, направлю пламя вам на ногу. И убирать не буду. Теперь слушаю внимательно. А, и простите что прерываю. Просьба: рассказывайте с самого начала обо всем том, что именно привело вас сюда в роли палача для прекрасной девушки Барбары Завадской.
Горбунов был человеком творческим – литератором и продюсером, поэтому слова в предложения складывать умел. Рассказывал он подробно, обстоятельно и самое главное не косноязычно. По мере моих наводящих вопросов он каждый раз вздрагивал, но отвечал моментально, пусть и поначалу немного спутанно, не всегда сразу словами успевая за мыслями.
История оказалось довольно проста. По роду деятельности продюсера в ялтинской киностудии, Филипп Горбунов сталкивался с самыми разными людьми из самых разных социальных страт. По мере работы он, как я понял, выполнял заказ на переформатирование некоторых слоев общества – продвигая среди прочих к производству картины определенного содержания. Оправдывающие некоторые, не совсем человечные поступки.
После того, как господин Горбунов успешно выпустил в прокат третий сериал, романизирующий действующие в англоязычных протекторатах бандитов среднего звена, в виде награды он получил знакомства с нужными людьми. Самое первое его касание запретного мира состоялось на побережье Африки, где в англо-германском протекторате «Танганьика» он поучаствовал в сафари не только на запрещенных к охоте животных, но и на человека. После этого, почувствовав вкус к такого рода развлечениям, Горбунов продолжил вращаться в узких кругах, постепенно познавая вкус запретных, и от этого более манящих удовольствий.
Из рассказа литератора я узнал, что ни единого раза за все мероприятия – будь то охота на людей, гладиаторские бои между случайными участниками или эксклюзивные пытки подобной сегодняшней, он не имел дела с одаренными. Все, кто участвовал в качестве палачей, зрителей или охотников, были обычными людьми, без владения стихийной силой. И все мероприятия – вне зависимости от количества человек и специфики, всегда были организованными, кто бы сомневался, компанией Чистый мир.
В узком кругу участников запретных игрищ все использовали маски, так что литератор не знал не только имен, но и реальных лиц большинства тех, с кем его сводила судьба на мероприятиях закрытого клуба. С уверенностью Горбунов смог назвать имена только трех человек, с которыми имел дело. Первым был Валентин Скрипач, стареющий миллиардер-меценат, который и ввел Горбунова в мир запретных удовольствий; вторая – Ивона Маевская. Довольно знаменитая даже в мировом масштабе светская львица, или – как здесь таких называли, дама полусвета, на момент знакомства с Горбуновым любовница Скрипача. Третьим названным человеком, совершенно неожиданно, оказался Андрей Владимирович Шилов, чей род деятельности Горбунов обозначить затруднился.
Неожиданным это оказалось после пары наводящих вопросов – потому, что Андрея я знал. Он был последним, четвертым постоянным участником нашей возглавляемой Степаном в Высоком Граде команды, которая занималась бустом нубов на вирт Арене. И Андрей Шилов, что важно, был очень близким другом Степана, можно сказать его доверенным лицом.
Впрочем, после услышанного я начал в этом немного сомневаться – серым кардиналам лишняя известность не нужна, и вполне возможно, что реально именно Степан по факту был доверенным лицом Шилова. Подобные мысли вызвали у меня сразу несколько пугающих предположений – очень уж тесным получается такой большой на первый взгляд мир. Но предположения эти я пока отодвинул подальше.
Не время сейчас, все равно не проверить.
Пока не проверить.
Допрос Горбунова продолжался до самого утра. Скрупулезно и с непривычной для себя дотошностью я доставал из него крупицы знаний. Валера за все это время не произнес ни слова, безмолвной тенью возвышаясь за литератором. Но при этом он был непосредственным участником – периодически указывая на неувязки и подсказывая мне вопросы с помощью мыслеобразов. Также, как и Эльвира.
Когда вопросы закончились, я – согласно нашему договору, расплющил еще один палец литератору, нанеся отложенный удар, который он заработал себе невольным вскриком в самом начале допроса.
Покинули базу отдыха мы после семи утра, когда небо уже серебрило дымкой приближающегося рассвета. Выехали на тонированном в ноль кроссовере, привезшем сюда Горбунова и Барбару. Девушка, находящаяся под действием успокоительного и обезболивающего, еще спала. Я положил ее на заднее сиденье, а на пол бросили Горбунова. Чтобы не вонял, с него пришлось срезать штаны и дистанционно помыть ему задницу из шланга, который в пыточной также предусмотрительно имелся.
Ледяная вода литератору не понравилась, но другой у нас не было. Когда я сильным напором смывал с него подсохщую… грязь, так скажем, заметил, что ступни и кисти его уже начали синеть – стянул Валера ему руки-ноги качественно. Наверное, именно поэтому господин Горбунов даже пожертвовал одним пальцем по ходу допроса, когда с невиданной наглостью решился попросить ослабить пластиковые стяжки. В тот момент меня больше занимали его ответы, поэтому о том, что у него слишком сильно стянуты руки и ноги я как-то даже не подумал. Сейчас же господин Горбунов попросить ничего не мог – рот ему заклеили плотным отрезком скотча. Постанывал только изредка, от боли и страха.
Несмотря на наше с Валерой напряженное волнение, машина совершенно спокойно покинула территорию базы отдыха, и миновала все три защитных периметра. На КПП никто нас ни о чем предполагаемо спрашивать не стал, а при приближении машины шлагбаум просто поднялся. По-моему, даже в автоматическом режиме.
