Когда король Эй ступил на землю, люди приветствовали его песнями, дорогу ему усыпали живыми цветами. К пристани полетели швартовочные канаты, команда портовых рабочих подхватила их и быстро закрепила на швартовых тумбах. Корабль притянули к причалу, вдоль которого был укреплен ряд набитых соломой мешков. Мэтт спрыгнул на берег, вздохнув с облегчением от того, что больше не надо ходить по постоянно вздымающейся и опадающей на волнах неустойчивой палубе. Наверное, стоило поблагодарить короля Эя, что путешествие оказалось не таким уж и долгим.
Благородные посланники здешнего короля радушно приветствовали Эя. Толпа простолюдинов разразилась восторженными криками. Король Горбодюк передавал искренние извинения, поскольку старость и недуги лишили его радости лично прибыть к пристани и встретить дорогого гостя. Он также выразил желание увидеться с Эем насколько возможно скорее — в своем замке. Мэтт знал из истории, что король Горбодюк уже стар и действительно тяжело болен, и жить ему осталось не больше месяца.
У короля Горбодюка до сих пор не было наследника мужского пола, а дворяне Квинсленда не стерпят, если ими попробует править какая-то женщина. А если Алике выйдет замуж за кого-нибудь из них, остальные решат, что их обделили, и запросто может начаться настоящая гражданская война с недовольными. И сама Алике, и ее отец стремились любой ценой этого не допустить. И вполне естественно, что помыслы старого короля обратились к Эю — благородному юноше королевской крови, молодому и чрезвычайно одаренному, у которого не осталось собственных земель и народа, чтобы хранить ему верность, и которого наверняка все с радостью признают своим законным владыкой.
Предоставив Харлу самому заниматься разгрузкой корабля и размещением команды, Мэтт достал из сокровищницы короля Эя те драгоценности, выбранные, согласно истории, самим Эем как дары для короля и принцессы Алике. И поднялся на колесницу, которая тут же рванула с места и понеслась вверх по склону холма, к замку.
В современном мире он слышал о таких местах, где упряжные животные были таковы, что люди могли садиться на них верхом и так ездить. Мэтг очень и очень порадовался, что на Сеголе таких животных не нашлось. Выучиться управлять колесницей и так стоило ему немалых трудов, и сегодня Мэтт с удовольствием предоставил править кому-нибудь другому. Мэтт стоял, держась за бортик одной рукой, а другой размахивал над головой, приветствуя народ. Колесница взбиралась на холм по крутым городским улицам, и повсюду толпился народ — и знатные люди, и простолюдины. Они выглядывали из окон домов и стояли вдоль улиц, и все приветствовали Мэтта радостными криками. Люди надеялись, что морской бродяга сохранит их страну единой и свободной. Мэтту оставалось только думать, что эти надежды оправдаются.
Наконец они подъехали прямо к высоким серым стенам замка. Колесницы прогрохотали по подъемному мосту, въехали в тесный внутренний двор, окруженный крепостными стенами, и остановились. Замковая стража обнажила мечи и подняла пики в торжественном салюте, сотня королевских приближенных и местных дворян приветствовала Мэтта почтительными поклонами.
В большом зале замка собралось всего с десяток мужчин и женщин, но это были самые знатные и благородные люди королевства. Когда Мэтт вошел под грохот барабанов и рев фанфар, только некоторые из присутствующих проявили радушие, и то весьма отдаленно напоминавшее неистовую радость народных толп на городских улицах. Мэтг узнал большую часть тех, кто здесь был, по изображениям на старинных портретах и по фотографиям, сделанным следящими приборами. Мэтт знал из исторических документов, что очень многие из этих властительных господ будут тайно противиться правлению короля Эя. Есть среди них и такие, чьи улыбки насквозь фальшивы. Самый же рьяный недоброжелатель молодого короля — это придворный колдун Номис, который был сейчас облачен в просторный белый балахон вроде того, что надевал полковник Лукас. А улыбка Номиса даже с виду казалась злобным оскалом.
Если на чьем лице здесь и сияла искренняя радость, так это на увядшем, изборожденном глубокими морщинами лице старого короля Горбодюка. Он даже встал со своего трона, чтобы приветствовать благородного гостя, хотя слабые старческие ноги удержали короля всего на мгновение. После того как старик-король радушно обнял Мэтта и они обменялись приличествующими случаю приветствиями, Горбодюк бессильно соскользнул обратно на сиденье трона. Но его прищуренные глаза внимательно ощупывали гостя, от чего у Мэтта сложилось впечатление, будто король пытается разгадать, что у него под личиной.
Внезапно Горбодюк заговорил:
— Юноша! Ты очень похож на своего отца. Мы с ним множество раз вместе сражались и пировали. Пусть же он славно пирует в Замке Воителей — сегодня и во веки веков!
Эй воспринял бы подобное пожелание со смешанным чувством, а он был такой человек, который всегда высказывал свои чувства, говорил то, что думал.
— Прими мою благодарность, Горбодюк. Я знаю, ты желаешь моему отцу только добра. Пусть же его дух вечно блаженствует в благословенных садах на небесах, куда войдут только праведные!
Горбодюк неожиданно закашлялся — и, по всей видимости, немного нарочито, только для того, чтобы не обращать внимания на наглость молодого выскочки, который осмеливается поправлять его в его же собственном доме.
Но Номис не собирался упускать своего шанса. Придворный колдун в развевающемся белом балахоне выступил вперед — пока расхворавшийся король не мог ему помешать, окруженный заботами преданных слуг.
Номис не заговорил непосредственно с Мэттом, однако встал прямо напротив него в центре зала и обратился ко всем присутствующим:
— О лорды королевства! Неужели вы можете спокойно стоять и слушать, как попирают богов, которых почитали ваши предки?
Похоже было на то, что большинство лордов как раз это и собирались делать. Возможно, они не были уверены в том, что богов «попрали», а может быть, не были уверены в самих богах. Некоторые что-то пробормотали в ответ, но вполголоса, да так тихо, что слов было не разобрать.
Мэтт, нервы которого были натянуты до предела, решил не оставлять этот выпад без внимания.
— Я не хотел никого оскорбить, — отчетливо произнес он. Слова примирения не успели еще слететь с его губ, а Мэтт уже понял, что сделал ошибку. Он сказал это слишком мягко, и слова эти были слишком похожи на извинение. Настоящий Эй никогда бы гак не сказал. Номис фыркнул, не скрывая удовольствия, а некоторые вельможи взглянули на Мэтта совершенно по-новому, что-то просчитывая в уме. Атмосфера приема резко и неожиданно изменилась.
