Нивер Олди медленно вышел и остановился, щурясь на осеннее солнце, – сквозь путаную гриву волос было трудно разглядеть выражение глаз. Сергей и принцесса молча ждали. Сзади опять лязгнули, закрываясь, тюремные ворота – он вздрогнул и оглянулся, потом сделал шаг и неторопливо обвел взглядом площадь…
Сергей облокотился о дерево рядом с привязанными лошадьми и похлопал рукой по карманам, выискивая курево, – почему-то здорово захотелось курить. Принцесса немного наклонила голову к плечу и спокойно наблюдала за приближающимся бывшим узником, она была уверенна и спокойна. А ведь разговор предстоял не из легких…
Он остановился напротив и провел рукой по заросшей щеке – его глаза блеснули, встретившись с внимательными глазами принцессы. Сергей наклонил голову и чиркнул огнивом.
– Вы, наверное, думаете, что я буду благодарить?
Голос все так же напоминал работающие мельничные жернова.
– Не думаю, – спокойно сказала принцесса.
– А я – думаю, – неожиданно сказал Сергей, сжав огниво в руке – кровь ударила в голову: перед глазами всплыло всегда печальное лицо Гуляны, и горькие глаза плачущей тети Доры, и всегда добродушная, но сразу каменевшая и как-то по-детски обиженная физиономия старого Олди… – Я думаю, что ты должен упасть на колени и благодарить со слезами…
Эния закрыла рот и удивленно хлопнула ресницами. Нивер нахмурился, внимательно вглядываясь ему в глаза…
– …Что ты строишь из себя этакого разочарованного? Этакого самоненавистника? – Сергей сделал вперед шаг и упер в него прищуренный взгляд. – Да у тебя гордость зашкаливает выше, чем у любого короля! Ты посмотри на себя – ишь, какие мы! Ни с кем не хотим разговаривать, ни от кого не примем помощи, ни перед кем не поклонимся – и никому не улыбнемся… Да если бы ты ненавидел себя – по-настоящему, то валялся бы в ногах у всех людей подряд и вымаливал бы себе не жизнь – прощение… Чтобы тебя простили, просто простили – особенно те, кто видел от тебя зло. И только потом бы пошел на казнь…
Эния опять открыла и закрыла рот и опять хлопнула своими пушистыми ресницами. Нивер Олди молчал, не отрывая от Сергея внимательных глаз.
– Тоже мне раскаявшийся… Самоненавистник… Ты знаешь, что такое ненависть к себе? Ненависть к себе – это когда позволяешь считать себя за дерьмо всем, а не только самому себе… Легкой дороги захотел? В том числе и к смерти? Ты всегда, всю жизнь искал легкой дороги! Всегда и везде! Делал только то, что хотелось тебе! А ты когда-нибудь спрашивал, – он придвинул прищур нахмуренного взгляда почти вплотную, – что хочется Гуляне? А хотят ли отца Гука и Люка?
Бывший арестант отшатнулся как от пощечины – в глазах мелькнула растерянность… Сергей повернулся к нему спиной.
– Поехали, Эния. Пусть идет куда хочет – вешаться там или бросаться головой со скалы… Куда потащит его никогда не побежденная им самим гордость.
– Возьмите… – Принцесса подняла его руку и положила в нее мешочек с монетами – тот поднял на нее расширенные глаза и, отрицательно мотнув головой, протянул деньги обратно.
– Опять гордость? – сказала принцесса и, вставив ногу в стремя, вскочила на лошадь. – Там только на первое время. Побрейтесь и переоденьтесь. А потом… А потом начните новую жизнь. Такую, чтобы искупать свои грехи и не бояться смотреть людям в глаза.
– Миледи… – Он сделал шаг – в его глазах впервые мелькнула мольба. – Милорд. Пожалуйста, скажите… Откуда вы узнали про Гуляну и Гука с Люка.
– Я видел их. – Сергей тоже вскочил на коня и натянул повод. – Около месяца назад. Все живы-здоровы. И от тебя никто не отказывался.
Он стоял перед ними, заросший, нечесаный, грязный, истосковавшийся, перегоревший и очень-очень одинокий, но произошло что-то, что сразу причислило его к разряду людей – живых и нормальных людей. На его глазах выступили слезы.
– Я ведь никогда не смогу…
– Сможете, – сказала Эния. – Теперь – все сможете. Посвятите свою жизнь помощи тем, кому она больше всего нужна. И я знаю, придет то время, когда с вас снимут отлучение от церкви, простят все былое и объявят в законе в Ассане. И тогда вы со спокойной совестью обнимете свою семью. Вот радости-то будет…
– Поехали, Эния. – Сергей безнадежно смотрел на солнце. – Вечером в замок, надо хоть немного отдохнуть и приготовиться.
По булыжнику площади застучали копыта двух лошадей – продавцы у лотков проводили их сонными взглядами. Нивер Олди молча смотрел им вслед, пока они не скрылись за поворотом, потом побежал следом, быстро выровнял дыхание в легком темпе и перешел на ровный, тренированный бег…
– Юрм, ты был внизу? Сколько сейчас времени?
– Полвосьмого, господин лорд.
Сергей тяжело вздохнул: «Эх, женщины вы, женщины…» – и посмотрел на запертую дверь спальной комнаты: Эния собиралась. Последние полчаса дверь не двигалась, оттуда лишь изредка доносились приглушенные голоса двух женщин, занятых невероятно серьезным делом – одной собирающейся и другой – ей помогающей в этом нелегком, сложном, важном и ратном труде…
Женщины везде одинаковы. Во всех мирах и, наверное, на всех планетах. Если изящный бюст или тонкая талия не подчеркнуты, или прическа не выделяет длину шеи и безукоризненность ровных плеч, или линии бровей и росчерк глаз недостаточно выразительны – это трагедия, примерно на уровне извержения вулкана или всемирного потопа.
– Аваля! – строго сказал Юрм. – Ты куда? Ну-ка брысь к себе в комнату.
Сергей повернулся – из приоткрытой входной двери выглядывала смешная любопытная мордочка.
– Пап, – девочка с мольбой глядела на Юрма, – я уже все сделала. Все-все-все.
– Юрм, ты чего? – улыбнулся Сергей. – Заходите, заходите, мадемуазель, рассказывайте… Кстати. Аваля, иди-ка сюда…
Малышка мигом оказалась рядом – Юрм только вздохнул, – Сергей поднял и усадил ее на колени.
– Скажи-ка мне, маленькая… Ты ведь мне никогда не рассказывала? Как ты оказалась у папки с мамкой.
– Говорила, просто вы, дядя Ант… – «Аваля…» – укоризненно цыкнул Юрм, – …меня не слушали, только тетя Эния с мамой…
– Ну-ну, – поддакнул ей Сергей, – так…
– Через зеркало… такое большое и страшное зеркало, оно как живое, вообще-то оно не живое, но иногда оживает и становится как живым, похожим на воду, и в него можно даже нырнуть и… вынырнуть, и вот я вдруг увидела большую, очень большую комнату, и в ней никого не было, но я очень-очень испугалась и заплакала… И было очень страшно, еще страшней, чем там – за туманом, и я побежала… Комната была в большом замке, и вокруг никого не было, и я все равно бежала, и было еще страшней и страшней…