— Война скоро кончится, — продолжала она. — Либо ты вобьешь это в твердые лбы фермеров, либо это сделает кто-то еще. Только сделать это надо без позы, мобилизации сторонников и прочих вещей, к которым вы, политики, так часто прибегаете.
— Ты права, мать. Кто бы подумал… — тихо произнес Бейерс.
— Я подумала. А то как бы я вышла за тебя, если бы не думала? — Она взглянула на часы. — Я думаю, найдется достаточно мужчин, которые перед тобой в долгу. Только вот связи никакой нет, да еще комендантский час. С чего же нам начать, Ханна?
Брувер достала миниатюрную радиостанцию.
— С этого. Только извините меня, я сейчас, на минуточку, — опустила глаза Ханна, чуть помявшись. — Я чувствую, что мне сейчас будет нехорошо, а у вас такой красивый ковер. Это не болезнь, — поспешно добавила она.
— Вон там, — указал Бейерс рукой.
Ханна встала и вышла. Когда послышался звук бегущей воды, Бейерс повернулся к жене.
— Как ее отблагодарить, мать?
— Ты ее не благодари, а используй. Видит Бог, надо тебе сделать ее ландростом или даже бургомистром. Кому еще ты сможешь доверять?
Бейерс рассмеялся.
— А ты как же, мать? Тебе-то какой пост дать?
— Никакой, спасибо. Мне с детьми и их папочкой хватает забот, чтобы хоть как-то удерживать от глупостей, которые во всех вас заложены с рождения, — чопорно произнесла она.
— Мать, а в форт ты со мной сегодня не поедешь? — спросил он больше из приличия.
То ли это зародилось уже в колонии, то ли взяли из давних времен, но йоханнесбургскую ратушу издавна называли Форт-Циндернейф.
Церковь была сложена из камня, не хуже средневековой крепости. Швырнув для порядка гранату, Кольдеве осторожно прошел внутрь мимо развалин колокольни. За ним по пятам следовали два гуркха.
Низкорослые гуркхи старались вовсю, но в основном в рамках команд «За мной! Делай, как я!». И все же они смотрелись неплохо — простые крестьянские парни, которые получили возможность заработать кое-какие деньжата вдали от дома и увидеть большой мир.
Северная стена была испещрена отметинами от 88-миллиметровых снарядов. Звезды в вышине одна за другой исчезали в сером мареве рассвета. Шальной снаряд осквернил жилище пастыря, но за развороченной стеной открылась то ли подземная часовня, то ли просто погреб, и это помещение осталось нетронутым. Кольдеве тут же устремился вниз по лестнице и распахнул дверь.
Внутри находились два с половиной десятка буров, включая нескольких гражданских. Высокая девушка с бледным лицом стояла чуть ли не в одной рубашке. В углу сидел молодой человек с перевязанной рукой и автоматом на коленях. Несколько мужчин держали в руках гранаты. Двое выдернули чеки, когда появился Кольдеве, и бросили их на пол.
Двое гуркхов в нерешительности покосились на Кольдеве. Офицер пожал плечами.
— Добрый день, я Ханс Кольдеве, из Тюбингена, — представился он на не слишком беглом африкаанс.
Молодой парень вежливо кивнул.
— Кто здесь главный? — спросил Кольдеве. Никто не подал голоса. Кольдеве показал на высокую девушку в ночной рубашке.
— Как ваше имя?
— Элиза Лаув, хеэр Кольдеве.
— Вы назначаетесь главной среди этих людей. Пусть они составят оружие у этой стены. Переведите их в дом ван Ренсбурга. Вы знаете, где это?
Она кивнула.
— Бахадур вам поможет. Если вас остановят бронемашины, скажете, что это я направил вас.
Бахадур был один из гуркхов, тот, что повыше, единственный, чье имя запомнил Кольдеве. Кольдеве пробежал взглядом по лицам.
— Поднимите чеки гранат, — приказал он. Потом обратился к гуркхам, которые не поняли ни слова. — Помогите им.
Молодой человек снова кивнул, не меняя вялого выражения лица, и аккуратно поставил свой автомат к стене, наклонно, дулом вверх. Несколько человек начали копаться в пыли в поисках чек. Лаув велела и другим последовать примеру молодого человека. Кольдеве обернулся к гуркхам.
— Бахадур, покажешь этим людям дом ван Ренсбурга. А ты остаешься стеречь оружие! — приказал он другому гуркху.
Оба встали навытяжку и четко отдали честь. Второй подошел к стене и занял свой пост.
Выйдя на теплый воздух улицы, Кольдеве подумал, что они зачищают уже самые последние дома и что он мог бы стать почти что последним пострадавшим.
Он сделал себе в мыслях пометку проверить Лаув.
На окраинах города 10-й взвод растянулся широким клином. Справа от группы Анатолия Полежаева до самого моря кроме леса ничего не было.
Не меньше чем на полкилометра по обеим сторонам от Полежаева вверх, до самых гребней холмов, уходили совершенно голые поля. Он же притаился посередине, в болотистой долинке, по которой на приличной планете протекала бы река. Если не считать впадины, вся остальная местность находилась под прицельным смертельным огнем. Так что болото должно будет притягивать буров, как магнит железо. Сидя в воде по самое свое достоинство, Полежаев приготовился к стрельбе.
Первые буры, покидавшие подвергшийся нападению город, бежали без всякого порядка, толпой. Стрелки с одной стороны клина положили большинство из них, остальным дали уйти. Полежаеву нужно было кое-что получше.
Наконец и он Дождался группы из трех человек, державшихся плотно и явно имевших определенную цель.
Полежаев уже приготовился было нажать на гашетку, но его отвлекло появление на линии огня девочки с золотистыми волосами. Она прыгала по лугу, размахивая потрепанной одеждой. Какое-то время Полежаев колебался.
Девочка крикнула что-то мужчинам, находившимся под прицелом Полежаева, и показала на его позицию. Вся тройка тут же словно растворилась в болоте, оставив девочку любоваться природой.
— Дьявол! — с чувством выругался Полежаев.
Никак не ожидавший засады, потрясенный Дэн-ни Мигер кинул взгляд в сторону девочки, вприпрыжку бежавшей к городу, и с неимоверной скоростью пополз в сторону леса, предлагавшего укрытие всего в нескольких сотнях метров поодаль. На полпути он услышал над головой шум моторов и обмер.
«Шайден»-одиночка на низкой высоте подходил к долине, изрыгая настоящий поток небольших шариков. Мигер словно шкурой почувствовал, как вокруг стучат мелкие градинки, потом услышал тихие звенящие звуки, с которыми крохотные мины становились на боевой взвод. Он грустно обернулся к Патрику, зная, что Пинаар полз у него за спиной, и произнес:
— Ну что, Пат, Хендрик. Говорила мне моя мамочка, не ходи-ка ты, сынок, в солдатики.
— Ну, как у нас дела, Тимо? — спросил Верещагин, ожидавший свежих новостей.
