— Супер-лейтенант-моринер Бур. Рассмотрев Ваше дело, верховный трибунал не обнаружил в Ваших действиях признаков измены и саботажа. Приказ о Вашем увольнении из рядов вооруженных сил подписан сегодня 13 января 19…года. Вам надлежит явиться завтра в 14 часов для оформления надлежащих документов. Вся информация о Вашей миссии является секретной, разглашение приравнивается к государственной измене и карается смертью. Вам понятно?
— Так точно.
— Подойдите к столу.
Я подошел. Мне протянули какую-то бумагу с печатью.
— Это предупреждение о неразглашении. Подпишите здесь и здесь, — капитан ткнул пальцем в место над печатью.
Я расписался. Вообще все что со мной происходило было похоже на сон и казалось совершенно нереальным. В таком состоянии я мог подписать все что угодно и, если бы мне сказали, что в соседней комнате сидит морской дракон, я бы поверил.
— Вы свободны. Подождите в коридоре, Вам вынесут постановление.
Здание адмиралтейства включает в себя четыре корпуса и напоминает огромный улей, кабинеты чиновников и адмиралов, склады, допросные, залы судебных заседаний, столовые, казармы, и еще множество кабинетов, комнат, секретных ходов и тупиковых коридоров, о существовании которых можно только догадываться. В этом крыле я еще никогда не был. В холле стояли скамьи для посетителей, конторка, за которой скучал совершенно невзрачный младший помощник коменданта, высокая пальма в горшке и вращающийся турникет.
Я сел на скамейку и принялся ждать. В голове шумело, хотелось выпить. Время шло, никто ничего не приносил, и я задремал. Очнулся от того, что кто-то теребил меня за плечо. Со сна я решил, что это Люм, и хотел его отругать, но оказалось, что рядом со мной сидит вежливый лейтенант, который любит угощать офицеров отравленным кофе.
— Вот Ваши документы, — сказал он.
Я взял офицерскую книжку, какую-то бумагу с печатью и зарплатную ведомость.
— Вы можете быть свободны. Идите в казначейство, получите жалование и ступайте домой, — участливо сказал он, — не забудьте, что завтра Вы должны явиться к 14 часам.
— Спасибо. Я еще посижу не много, — ответил я, — мне нужно дождаться моего доктора.
— Какого доктора? — не понял лейтенант, видимо он решил, что я брежу.
— Доктор Сол, он служит в моей морине.
Лейтенант странно на меня посмотрел.
— Он уже ушел. Его дело рассматривали час назад.
— Скажите, — спросил я, — его тоже списали?
— Да.
Лейтенант поднялся.
— Я думаю Вам надо снять погоны, Вы теперь штатский, — сочувственно сказал он.
Пока я плутал по бесконечным коридорам в поисках казначейства, потом сидел в очереди и получал жалование за последние несколько месяцев, в голове у меня немного прояснилось.
Я вышел из адмиралтейства, сжимая в кармане смятые погоны.
Ноги сами привели меня к нашему дому. На улице дворник лениво, для порядка, махал метлой. Он узнал меня и поднял картуз.
— Добрый день, господин офицер.
— Здравствуй, — ответил я, — как там моя бывшая квартира?
— Все хорошо, — услужливо ответил дворник, — сразу, как Вы съехали, другой офицер с семьей вселились.
— Ты видел, как моя семья уезжала?
— А как же! Вещей много было, я им помогал. Вы не сомневайтесь, все погрузили, ничего не оставили.
— Спасибо, — я дал ему несколько медяков.
Оказаться на улице без фуражки и в мокром френче зимой не очень приятно, короткий бушлат грел плохо, поэтому я зашел в небольшой ресторанчик. Здесь можно было обсохнуть, выпить и решить, как жить дальше. После допроса выглядел я не очень хорошо, поэтому официант сначала долго ко мне не подходил, а потом взял у меня заказ с большим подозрением. Посетителей было много и пока несли мою жаренную рыбу и вино, я достал документы и внимательно их изучил. В офицерской книжке появилась запись об увольнении, а в гербовой бумаге говорилось о том, что мое дело рассмотрено полевым судом и все обвинения сняты.
Я много слышал о трибунале и неоднократно сам пугал им подчиненных. Нелепый фарс, который разыгрался передо мной, заставил в очередной раз задуматься о том, в каком удивительном мире я живу. В сущности, методы адмиралтейства и адмирала Толя были схожи. Для того, чтобы выяснить правду, меня пичкали наркотиками и те и эти, хорошо, что не побили, приезжать к Эн с выбитыми зубами и сломанным носом не хотелось. До сих пор не верилось, что меня отпустили. Я упорно искал какой-нибудь подвох и не находил.
После еды и вина стало значительно легче. Я заказал кофе и попросил газету с объявлениями о сдаче жилья в наем. Предложений было, как всегда много. Я выбрал недорогой пансион поближе к старому городу.
Официант обрадовался щедрым чаевым и поймал для меня извозчика.
В казначействе мне выдали почти три тысячи, так что я мог позволить себе снять на несколько дней вполне приличное жилье. Комната оказалась чистой и светлой, с отдельным входом.
Хозяина пансиона тоже сильно смутил мой внешний вид, он внимательно записал данные в журнал, и плату взял за сутки вперед.
Я надеялся, что проведу в столице не больше двух дней, хотелось поскорее увидеть Эн и детей. Вечером мне стола плохо. Отрава, которой меня напичкали в адмиралтействе дала себя знать ужасными головными болями и рвотой. Я заснул уже под утро, совершенно разбитый и измученный.
Утро выдалось пасмурное. Сидя в маленьком кафе на три столика, я пил кофе, ел гренки с вареньем и смотрел, как за окном падает снег. Служанка разбудила меня в десять часов. Я принял душ, побрился и отправился покупать приличную одежду. Теперь, когда я больше не служил, нужно было возвращаться к нормальной жизни. Я не знал во сколько мне обойдется билет на пароход, и как быстро смогу найти работу на родном острове, поэтому решил, что деньги буду экономить. От пансиона до старого города было рукой подать. Я прошел три квартала пешком и в первом же попавшемся магазине готового платья купил вполне приличный дорожный костюм, шляпу и короткое пальто, а в лавке через дорогу, ботинки на толстой подошве. Потом вернулся в пансион, переоделся, отдал свою старую форму в стирку, она могла мне еще пригодиться, и пошел гулять. Меня словно магнитом тянуло в старый город, с его узкими улочками и питейными заведениями, табачными лавками и палатками старьевщиков.
В лавке старого Моза теперь хозяйничал высокий брюнет лет сорока. Внутри было чисто, книги стояли на полках, старое продавленное кресло пропало, как и столик, на который старик ставил кофейные чашки, когда мы засиживались с ним допоздна.
Я прошелся вдоль стеллажей и понял, что мне здесь больше нечего делать, старые книги исчезли и на их месте оказались свежие издания в дорогих переплетах.
