Слова мастера казались сердитыми, но глаза лучились радостью и нежностью. Элоиза очень хотела, но не могла улыбнуться ему в ответ, не могла даже захлопать в ладоши от радости – ее левая кисть лежала разобранная на столе. Поэтому Элоиза Миллер просто хлопнула несколько раз правой ладонью по колену, скрытому голубым платьем, – «снобы из Королевского научного общества» скоро придут к ним, чтобы посмотреть на Механическую девушку, иначе отчего хозяин так счастлив. Уж если мастер не расстраивается, что она все еще не может сама налить гостям кофе, значит, он уверен, что даже такая несовершенная, Элоиза обеспечит своему творцу внимание «всех газет».
Эти «газеты» и «снобы» пугали Элоизу. От них зависело счастье мастера. Именно понравившись этим незнакомым существам, Элоиза должна была все исправить: оживить фрау Миллер, вернуть мастера в Германию, сделать его богатым и добрым. Тогда Элоизе не придется бояться за фарфоровые накладки на ладонях. Даже если она расколет одни, мастер легко купит ей новые.
– Одна газетенка согласилась написать о тебе, дорогая! Это, конечно, далеко не «Таймс», но нам с тобой сейчас необходима любая пресса.
– Газета?! Здесь будет настоящая газета?! – Элоиза почувствовала, как бросился в голову горячий пар, как сильнее заходили в груди поршни, как завертелись шестерни. – Я не сумею! Как я узнаю настоящую газету? Как она выглядит?
Голос Элоизы все еще оставался ровным и монотонным, поэтому мастеру даже не пришло в голову, как она взволнована. Он ничего не заметил бы, даже если бы Элоиза призналась ему, что уже не первый раз наблюдает это странное состояние машины, когда котлы за грудными пластинами начинают сами по себе работать интенсивнее, все суставы требуют действия, хотя она не получала команд и должна находиться в относительном покое. Он ведь не замечал уже несколько дней по утрам, что, когда целует портрет покойной жены и открывает шкатулку с балериной, у Элоизы начинает подтекать смазка в левом глазу. «Только смазка, – уговаривала себя Элоиза, – или конденсат накапливается в сводах лицевой накладки и стекает по носовому стыку. Это не признак неполадки, не стоит огорчать мастера по мелочам…» Но сейчас эти мелочи могли помешать Элоизе «все исправить». А если котлы опять сойдут с ума, когда придет «газета»?
Интересно, что это за существо, мужчина оно или женщина. Если мужчина – котлы определенно могут стать проблемой. Все мужчины, что приходили к мастеру – и мясник (требовать денег), и портной (снимать мерки для нового платья, для «снобов»), и даже другой мастер, лучший изготовитель фарфоровых лиц – все как-то странно и очень внимательно смотрели на ее котлы. Элоиза много отдала бы за то, чтобы они были поменьше, но для того, чтобы дать ей нужную силу и подвижность суставов, необходимо много пара, и мастеру пришлось существенно расширить ей грудь, чтобы вместить котлы подходящей мощности. А что если это чудовище, «газета», тоже примется смотреть на ее котлы? Пар точно бросится в голову и конденсат может хлынуть из глаз настоящим потоком. Тогда она совершенно точно не понравится никому и не сможет все исправить.
А если газета окажется женщиной? Что делать тогда? Женщин Элоиза видела лишь дважды – не считая стоящей на полочке карточки фрау Миллер. Раз в месяц приходила квартирная хозяйка миссис Смайт и ругалась из-за платы и беспорядка. Мастер всегда гордился своей аккуратностью и способностью уберечь механизмы от пыли и каждый раз предлагал миссис Смайт провести по любому из столов и шкафов, чтобы проверить, есть ли на них хоть пылинка. От этого хозяйка бранилась еще сильней, в запальчивости крича, что медный и стальной хлам куда опаснее обычной пыли. «Пыль никогда не отрежет тебе ногу». Подумав, Элоиза признала ее правоту – ей не составило бы труда отрезать ногу миссис Смайт, вздумай хозяин отдать такой приказ, но он молчал, багровея от гнева, и Элоиза почти слышала, как закипают его котлы, хоть мастер много раз повторял ей, что люди устроены иначе.
Другая женщина заходила лишь однажды. Грязная девушка в коротком коричневом пальто. Она долго озиралась, когда вошла в комнату, прижимала к себе корзинку с фиалками и другими цветами, названия которых Элоиза не знала.
– Проходите, мисс, мы же с вами уже уговорились.
– Не, кэптен, когда мы сговаривамшись, вы не сказали бедной девушке, куда ее приведете. Я не такая, кэптен, я как есть честная девушка, и всеми этими штуками не согласная до лица дотрогаться.
Элоиза замерла, стараясь не двигать даже глазами, боясь спугнуть гостью. Девушка еще не различила ее за портьерой, отделявшей рабочую зону комнаты от гостиной.
– Я уже говорил вам, мисс, что нет ничего страшного. Мне нужен гипсовый слепок вашего лица, по которому потом будет изготовлена форма для отливки фарфора.
– Вы чего ж это, кэптен, хочете с меня куклу делать? Все на мое лицо станут пялиться? За какие-то полшиллинга? Я честная девушка, вы не можете так сказать, что я нечестная. Купите фиалки и я пойду…
Она прижала к себе корзинку с цветами, словно мастер Ханс мог отобрать у нее товар, не заплатив.
– Тогда шиллинг, мисс! – Мастер пытался успокоить ее, но выходило только хуже. Девушка испуганно пятилась к двери. – Целый шиллинг за то, чтобы сделать слепок вашего лица.
И в этот момент цветочница увидела фрау Миллер. Она остановилась, пораженно уставившись на карточку, прижала руку в щеке.
– Откуда у вас это, кэптен? Никогда я не бывала в такой шикарной шляпе. Как это вы сумели, чтобы я в нарядном платье у вас на карточке сделана?
Цветочница была так перепугана, что Элоиза не сомневалась – сейчас она точно убежит, даже если мастер пообещает ей два шиллинга. Но хозяин как всегда оказался умнее.
– Это моя жена. Она умерла шесть лет назад. У меня, так случилось, остался лишь один ее портрет. Я сделал механическую куклу в память о ней, но ее лицо раскололось… случайно. А на следующий день в Ковент-Гарден я увидел девушку, которая продала мне фиалки. Я сразу заметил, как вы похожи на мою жену, даже под всей этой грязью…
– Это что же это вы, мистер, говорите, что я грязная? Ничего я не грязная, я вчера умывалась! За какие причины вы мне оскорбления делаете?
– Я не оскорбляю, а предлагаю шиллинг за помощь в завершении моей работы. Я очень любил ее, мисс. Когда она умерла, мне будто вынули сердце.
Мастер говорил горячо и искренне. Именно в тот день Элоиза почувствовала первые неполадки в левом котле. Руки сами собой сжались и разжались, так что она едва не выдала себя.
Цветочница остановилась, внимательно вглядываясь в портрет.
– Она красивая была, ваша жена, вся модная. И что ли взаправду я на нее похожая?
