Земля мечты. Последний сребреник - Джеймс Блэйлок

Все было бесполезно. Человек выбежал вперед, потащил за собой Эндрю и в конечном счете прижал его к стене ресторана. Все было кончено, и единственное, что удалось Эндрю, так это привести в ярость Пеннимана. Он слышал попугаев, кружащих в небе, и споткнулся, когда его подтолкнули к двери.

И тут вдруг парковка превратилась в сумасшедший птичий базар – попугаи били крыльями, кружили в воздухе и пронзительно кричали. Их налетела целая туча – зеленая, галдящая, шумная туча тяжелых попугаев, они бросались на людей, как бойцовские собаки, пикировали на них с высоты, рвали лица кривыми клювами и когтями, пронзительно визжали, пытались выклевать глаза. Пенниман, попытавшись отбиться от них тростью, перешел в оборону и закрыл голову руками. Один из официантов припустил на улицу, преследуемый тремя или четырьмя попугаями, которые, набрасывались, как демоны, на его уши.

Пенниман пригнулся, стараясь не подпустить птиц к своей шее, он пытался свернуться в шар, но, кажется, боялся запачкать свои белые брюки о грязный асфальт парковки. Один из попугаев, огромный красноголовый амазон с размахом крыльев чуть ли не в три фута, вцепился в спину Пеннимана и забрался клювом ему под воротник, тогда старик убрал одну руку от головы и принялся без какого-либо успеха отбиваться от птицы, сначала пытаясь ее прогнать, а потом ухватить.

Попугаи, однако, не проявляли никакого интереса к Эндрю и Пиккетту. Они появились, как вовремя подоспевшая кавалерия. На долгом протяжении в полминуты Эндрю ошеломленно вжимался спиной в стену ресторана, от которой его пытался оторвать громила из пожирателей пончиков, он все еще держал Эндрю за левую руку и вертелся, притоптывал, отбивался свободной рукой от попугаев. Эндрю, увидев свой шанс, ударил этого типа локтем в живот, одновременно вырвался из его хватки и нанес еще один удар по колену.

Два попугая прилетели словно на помощь Эндрю, один вцепился когтями в щеку громилы и, ухватив его клювом за нос, принялся дергать туда-сюда, словно собираясь оторвать. Любитель пончиков взвыл, ухватил птицу обеими руками, но не мог оторвать его от своего лица, потому что сделать это можно было только вместе с носом, и потому с воем бросился прочь, зовя на помощь и истекая кровью, которая уже забрызгала грудь его рубашки. Эндрю бросился бежать со всех ног по Черри к «метрополитану», благодаря небеса за то, что попугаи были на их стороне и ни один из них по ошибке не уселся ему на щеку, чтобы выклевать нос. Пиккетт припустил за ним следом, а их противники остались на парковке, прижатые к стене, и защищали глаза, отбиваясь от наседающих на них птиц.

Ни один попугай не полетел за Эндрю и Пиккеттом, которые взбежали по склону холма и теперь неслись по газону, срезая путь к припаркованной машине; когда они оглянулись, Пенниман как раз забегал в заднюю дверь ресторана, стягивая с себя пиджак, отяжелевший под весом вцепившегося в него попугая.

Эндрю завел двигатель и тронулся с места, Пиккетт запрыгнул в машину и захлопнул дверь уже на ходу. «Метрополитан» без остановки пронесся мимо двух знаков «уступи дорогу», свернул на Висконсин-стрит в сторону дома. Когда они доехали до Ксимено, в небе над ними пролетела стая попугаев, направлявшихся в сторону океана. Эндрю и Пиккетт, как загипнотизированные, наблюдали за их полетом через лобовое стекло, пока те не исчезли за крышами.

* * *

Возвращаться домой было еще рано, слишком рано. Господь знает, работы дома невпроворот, но Эндрю ни за что на свете не смог бы сейчас объявить, что неплохо порыбачил, и, по крайней мере в данный момент, никак не мог просто войти в дом и во всем признаться. Время еще не пришло. Они говорили об этом, сидя за завтраком в полукабинете «Прихватки».

Какая им выгода будет от того, что они разгласят правду о происходящем вокруг? Тогда придется втянуть в эту историю и Розу, а это уж ни в какие ворота. Они должны будут позвонить в полицию, раз в список злодейских преступлений Пеннимана вошло еще и похищение человека. Но полиция в первую очередь захочет узнать, не сам ли Пиккетт проник со взломом в дом на Толедо-стрит.

А именно это он и сделал, как то и подозревал Эндрю. Пиккетт уехал прошлым вечером с адресом на Толедо-стрит в кармане, сам Эндрю и назвал ему этот адрес, и Пиккетт ради спортивного интереса припарковался на Нейплс-стрит и пошел направо. Улица упиралась в воду и разворачивалась проулком в обратную сторону. Он увидел приоткрытую дверь, словно приглашавшую его зайти. Пиккетт проскользнул внутрь, бесшумно спустился по лестнице в подвал, понимая, что нужно быть совершенным идиотом, чтобы делать то, что делает он, но после успехов в библиотеке ему и море было по колено. Подвал представлял собой лабораторию, набитую книгами, и чем-то внешне похожим чуть ли не на инструментарий алхимика. На столе лежал огромный выпотрошенный, разрезанный скальпелем карп, но его сердце странным образом все еще продолжало биться, словно Пиккетт своим вторжением прервал незаконченный эксперимент.

Так оно и было. Они вышли из тени и отрезали ему пути к отступлению, почти как если бы ждали его прихода. Он несколько часов просидел привязанный к стулу, ждал почти до самого рассвета, не в состоянии уснуть. Человек, орудовавший скальпелем – старый китаец, похожий на Фу Манчу с сережками в форме золотых рыбок, – вел себя с ним по-дружески, хотя не из сострадания, а, казалось, из уверенности, что Пиккетт уже покойник, а потому не представляет собой угрозы, и говорить с ним можно без всякой боязни.

Триста лет – таков был его возраст, по крайней мере, такой возраст он назвал Пиккетту. Тот ему поверил. А почему бы и нет? Он определенно выглядел на эти годы своими какими-то смутными и не поддающимися определению свойствами, словно он по меньшей мере видел три сотни лет мятежей, тайн и чудес. Он резецировал какую-то маленькую железу у карпа, железу, из которой он, по его словам, создавал эликсир, так ревностно охраняемый Пенниманом. Это была сыворотка долголетия, средство для купирования того разрушительного воздействия, что владение монетами оказывало на человека.

– Мистеру Пенниману крайне необходим этот эликсир, – сказал старик, покачивая головой, словно этот факт погружал его в печаль. – Крайне необходим. Его доставили ко мне на носилках, мумией, которая не могла ходить, почти не могла