Всеми столичными делами рода занимался его сын — молодой князь Иван Сергеевич.
В детстве будущий Император Алексей и княжич Иван крепко дружили. А дядю Алексей Николаевич считал вторым отцом. Имея свободное время, дядя много возился с наследником престола.
Потом между отцом и дядей вышла какая-то размолвка. Алексей не знал подробностей дела — отец ему ничего не рассказывал. И дядя Серёжа тоже молчал. В один день собрался и переехал из петербургского дворца в глушь карельских лесов.
Вновь племянник и дядя увиделись только на похоронах Императора Николая. С тех пор князь Трубецкой часто принимал молодого Императора в своём поместье. Но от переезда обратно в Петербург отказывался наотрез.
— Так что у тебя случилось, Алёша? — спросил Сергей Александрович.
Выслушав рассказ Императора, дядя задумчиво покачал головой.
— Бывал я у графа Стоцкого в Каменке, бывал. И теплицы те видел. Но о том, что граф такими погаными делами занимается — не знал. Значит, мечтал покойник матрицу свою усилить?
Трубецкой вытащил снасть из воды. Насадил на крючок свежего червя и лёгким движением забросил обратно в воду.
— Вот как бывает, Алёша — кажется, знаешь человека давно, а он возьмёт, да как выкинет фортель! А к сыну графа присмотрись. Я думаю, что парень о делах отца ничего не знал. Говоришь, сидит в училище безвылазно? Занимается?
— Преподаватели докладывают, что старается, — сказал Император.
— Вот и хорошо. Ты не спеши, проверь его. Если не виноват — дай титул, разреши вступить в наследство. Сейчас другое важнее. Надо тебе этого мага найти. А ты уверен, что это не граф покойный наколдовал?
— Стоцкий с таким делом не справился бы, — ответил Алексей Николаевич. — Был у него маг — Роберт. Но мастер Казимир клянётся, что это не он.
— Казимир? — усмехнулся Трубецкой. — Как же, помню. Надёжный человек, но самолюбивый. Такой если ошибся — ни за что не признается. Будет на своём стоять до конца. Давай-ка, по рюмке? Сам настаивал — на смородиновом листе.
Трубецкой легко поднялся и подошёл к складному столику, который стоял тут же, на пирсе. Разлил по стопкам водку, вернул бутылку в ведёрко со льдом.
— Иди, Алеша! Возьми огурчик, закуси! Моя экономка сама солила.
Император выпил, с удовольствием хрустнул малосольным огурцом. Огурец пах чесноком и укропом.
Трубецкой кивнул, с улыбкой глядя на Императора.
— Значит, у тебя есть способ проверить — кого этот маг заразил? Так проверяй, не откладывай. Всех проверяй — и слуг, и придворных. Это дело нешуточное — государственной изменой пахнет.
— И твоего сына тоже проверять? — нахмурился Император.
— Ваньку? Его — в первую очередь! Я сыну верю, как себе. Но это магия! Кто знает, у кого за столом он пировал.
— Дядя, — попросил Император, — приезжай в Петербург. Мне сейчас надёжные люди рядом нужны.
— В Петербург? — с сомнением протянул Трубецкой.
И прямо взглянул в глаза племяннику.
— Приеду. Раз ты просишь, Алёша — приеду и помогу.
Поплавок на тёмной воде дрогнул. От него во все стороны пошли лёгкие круги.
— Гляди, Алёша, клюёт у тебя! Подсекай, не упусти!
Император вскинул удилище и ощутил на другом конце натянутой лески приятную тяжесть бьющейся добычи.
— Не спеши, аккуратно вываживай! Сейчас я её сачком возьму!
Трубецкой опустил в воду подсачек на длинной ручке, и Алексей Николаевич осторожно завёл в него рыбу.
— Есть!
Тяжёлая серебристая рыбина, путаясь в частой сетке, неистово забилась на досках пирса. Рыба тяжело разевала рот, топорща алые грудные плавники.
— Голавль! На килограмм, не меньше! Молодец, Алёша! Вот мы его со сметаной зажарим.
* * *
Урядник Серафим Петрович Тихонький всю ночь не спал. Болела голова — виски будто сдавило железным обручем.
Урядник часто вставал, пил из ведра холодную воду, черпая алюминиевым ковшом. Свежая колодезная вода казалась затхлой, отдавала гнилью.
«Все мы тут гниём, а не живём!» — с неожиданной злостью подумал урядник.
Мысль была чужой — раньше Серафим Петрович всегда любил свою деревню. Здесь он родился и вырос, отсюда уехал на учёбу в Петербург. И вернулся при первой возможности с огромной радостью.
Односельчане уважали Тихонького — он представлял власть и делал это строго, но по закону и справедливости.
Скрипя половицами, Серафим Петрович бродил по пустому дому. Прижаться бы сейчас к жене, уткнуться лицом в горячее родное тело… Но жены не было — уехала на неделю в Петербург, погостить у родителей.
— Сука! — оскалился урядник. — Гуляет там, перед столичными козлами хвостом крутит!
Тихонький даже не удивился этому выводу, хотя очень любил жену и раньше ни в чём её не подозревал.
Он открыл холодильник, достал бутылку водки и налил сразу полный стакан. Выпил залпом, упал на кровать и заснул тяжёлым сном.
Его разбудило шипение рации.
— Тихонький! Тихонький, ответь!
— Слушаю, — прохрипел он, сдавив кнопку.
— Где тебя черти носят? Через два часа Императорский кортеж возвращается в Петербург! Обеспечить проезд!
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! — оскалился Серафим Петрович.
Он выпил ещё стакан водки. Потом натянул мундир и сапоги, проверил обойму пистолета. Увидел на рукаве крошечное коричневое пятнышко, которое не заметил вчера вечером.
Взял в сарае крепкую верёвку и пошёл к фермерскому пастбищу. Его как будто вела неведомая и непреодолимая сила. Подчиняться ей было легко и правильно.
Серафим Петрович высмотрел в стаде пегую корову — вчерашнюю, или другую. Да какая разница!
Накинул на шею корове верёвочную петлю и потащил её за собой.
— Иди, скотина!
Корова, недоумённо мыча, покорно шла за урядником.
* * *
Князь Трубецкой обнял Императора.
— Хорошей дороги, Алёша! Береги себя, передавай привет Анне Фёдоровне. Когда наследника-то родите?
Алексей Николаевич, ещё румяный после бани, смущённо улыбнулся.
— Стараемся, дядя.
— Ну, если стараетесь — значит, получится! На какое число, говоришь, ты приём назначил?
— На восьмое.
— Значит, восьмого утром я и приеду. Отдохну с дороги — и к тебе.
Трубецкой протянул Императору тяжёлый пакет.
— Возьми-ка моих огурчиков! Казимир — мастер хороший, но и мои огурцы не хуже. Как ты их вчера уплетал-то! И квас тут — настоящий, хлебный. На нашей карельской клюкве. В столице тебе такого кваса ни за какие деньги не достанут!
По знаку Императора Померанцев принял пакет и положил его в багажник.
— Всё, дядя, пора!
— Поезжай с богом!
Императорский кортеж медленно выехал за ворота.
— Удивительный человек Сергей Александрович, — качая головой, сказал Померанцев. — Мог бы влиятельным вельможей быть. А сидит в глуши. Пьёт квас, спит на сене — и счастлив!
— Не нам его судить, — строго сказал Император.
Померанцев смущённо кашлянул.
— Прошу прощения, Алексей Николаевич.
— Ничего, Николай Владимирович, — кивнул Император. — Всё в порядке.
Когда кортеж вылетел на Карельскую трассу, Померанцев озабоченно нахмурился.
— Вы бы пристегнулись, Алексей Николаевич!
Император раздражённо дёрнул плечом, но щёлкнул замком ремня.
Перед Никольским шоссе делало крутой поворот. Серая асфальтовая лента закручивалась, словно петля Мебиуса, огибая сосновый лес.
Машина чуть накренилась, входя в вираж.
И вдруг раздался сухой щелчок.
Император даже не сразу понял, что это выстрел.
Зато Померанцев не зевал.
Наклонившись вперёд, он бешено заорал водителю:
— Тормози!
Императора повело вперёд.
Сквозь лобовое стекло он увидел, как на дорогу перед кортежем, хромая на трёх ногах, выбежала пегая корова.
Передняя машина ударила в корову.
Тяжёлая туша смяла лобовое стекло, перекатилась через крышу и упала под колёса Императорской машины.
Передний внедорожник, не сбавляя скорости, съехал с дороги и врезался в автобусную остановку.
Машина Императора подпрыгнула. Императора швырнуло вперёд, но натянувшийся ремень врезался в плечо и удержал.
Хлопнули подушки безопасности.
Сильный удар сзади — это третий автомобиль кортежа не успел затормозить.
Император откинулся на сиденье. Увидел приближающийся задний борт передней машины, услышал скрип тормозов.
И в это время по броне защёлкали пистолетные пули.
* * *
— Грузите его! — командует следивший за мной человек и открывает багажник машины.
Парни подхватывают меня под руки и тащат, словно мешок с картошкой.
Я вижу, что в багажник вмонтирована крепкая клетка похожая на широкий короткий гроб.
Как раз, чтобы один человек поместился, поджав ноги.
Это меня и спасает.
При виде клетки матрица заходится и идёт вразнос. Сознание отключается, а мир накрывает знакомая багровая пелена.
— Держите его! — кричит избитый.
Глаза его испуганно округляются. Правая рука ныряет под пиджак.
Но они уже не успевают.
Время
