Дорога к Кузякино прошла неплохо. До полудня мы ехали бодрой рысью, чтобы убраться подальше от крепости. Потом сделали остановку – перекусить, умыться, поискать ранних ягод и кое-каких трав. А дальше уже ехали не спеша, то и дело добавляя к своим богатствам еще пучок чего-нибудь редкого или полезного.
Чтобы все это сохранить, Петр придумал очень удобную вещь – нарезал прутьев тальника в какой-то низинке, сплел их них огромные дуги и закрепил на передке и на заду телеги. Конечно, полог или навес эти дужки не удержали бы, а вот пучки трав на просушку – вполне. Для защиты от солнца и пыли мы накрывали аккуратно стянутые пучки запасными рубахами и платками, так что издалека казалось, едет фургон тряпичника, потом в первой попавшейся деревушке купили ряднины и накрывали травки уже редкой и тонкой тканью, оберегающей запас от пыли и насекомых.
Вечером готовую сушенину мельчили и завязывали в узелки или ссыпали в короб, чтобы потом разобраться, как лучше хранить. В пути пришлось не только хлеб да крупу докупать, больше монет ушло на платки, рядно и короба. Впрочем, Петр не сидел на привалах сложа руки – то и дело радовал нас свеженькой корзинкой. Поэтому в Кузякино мы въезжали с полной телегой кореньев и трав, уже даже частично переработанных в порошки и чаи.
Нас встречали. В деревне появились больные, да и староста заволновался – где это мы на три дня дольше пропадаем?
Успокоив страждущих вестью, что уже на следующий день начну прием, я, зевнув, попросила Петра подъехать к моему дому с обратной стороны. Там калитка была пошире, и до навеса идти было ближе. Все наши запасы следовало перетаскать в дом, а кое-что – под навес, досыхать.
Возница и не спорил. Подогнал лошадь, куда было сказано, вместе с Марыськой шустро перетаскал все в дом, а потом еще и воды нам свежей в дом и в баню натаскал, и баню затопил. Я удивилась такой помощи, но Петр молча отмахнулся от предложенной монеты, забрал своих лошадей и ушел.
Остаток дня мы с Марыськой проветривали дом, отмывались с дороги, варили и ели суп, а потом разбирали наши травяные богатства.
Часть кореньев и трав я залила спиртом, найденным в погребе. Его там было всего две четверти, но на самые срочные настойки хватило. Стертые в порошок травы пересыпала в мешочки с надписями и убрала в большую плетеную корзину с крышкой – не испортятся, не замокнут и не задохнутся. Корзину подвесила к потолку у печи – там всегда сухо и тепло.
Коренья аира, луковицы саранок, водяные орехи и прочие хитрые редкости убрала в погреб или на чердак – что куда положено по температурному режиму. Пучки трав снесла в кладовку – не мешая порталу, на стене висела специальная обрешетка, за которую удобно было цеплять тесемки.
Закончили наводить порядок уже к ночи, а с утра пораньше, едва задымилась печь, повалили к нам соседи с болячками. Кто рану растравил до гноя, кто палец прищемил, кто косой ногу разрезал, кто топор на ногу уронил. В общем, нуждающихся в лечении нашлось изрядно.
Пока я занималась пациентами, Марыську отправила в село – узнать, кто чем дышит, прикупить провианта и вообще – собрать все новости и сплетни. Девчонка радостно умелась с корзинкой, забыв прихватить деньги. Я чистила, резала, делала примочки, бинтовала и ругала дураков, лезущих в рану то грязными пальцами, то раскаленным гвоздем, но к обеду наплыв пациентов немного спал.
Марыська вернулась с припасами, и я к тому времени так оголодала, что принялась хлебать вчерашний суп прямо из горшка, закусывая принесенными в качестве оплаты пирогами. Девчонка же чинно ела суп из миски с теми же пирогами и рассказывала мне новости. Кто чем занимался, кто куда и зачем подался, кто посватался, а кто разродился. Я слушала и запоминала. Потом велела девчонке помыть посуду и приготовить что-нибудь на ужин, а сама пошла осматривать участок.
Вот в это время и явилась ко мне бледная до синевы дочка старосты. С маманей. Напомнить мне, что я обещала на жениха погадать и условие свадьбы выставить. Я их встретила, но в дом не повела. Сказала, что в доме гадать нельзя, а вот в бане – самое то.
Пока готовила разные мелочи к обряду, напустила таинственности. Рассыпала по полу зерно, занавесила маленькие оконца, зажгла свечи и велела дочке старосты опустить в блюдо с заговоренной водой ожерелье, да смотреть пристально – жених сам себя явит! Под визг, писк и плеск воды девчонка и впрямь увидела суженого – как же не увидеть, коли мне Марыська доложила, по ком старостина дочка вздыхает? Старостина нахмурилась – ей, видно, жених был не по нраву, но я уже всерьез раскинула зерна, ягоды и кости и выяснила, что парень-то и правда девчонке подходит. О чем я ей и сказала. А на ухо пошептала, что ждет его вскоре успех и хорошее наследство, и жена старосты смягчилась.
Когда же счастливая девчонка выскочила из бани, ее мать спросила, помявшись:
– Госпожа ведьма, вы ж тогда на хозяина-то моего прогневались… Можно ли будет свадьбу играть?
– Можно, – вздохнула я, – меня только пригласите, я зло отведу. Да не подливайте больше самогон в сидр приезжим магам. Не все ведьмы такие добрые.
Старостина поклонилась и ушла, а я, убрав после волшбы все, вышла в огород. Будем надеяться, староста и его семья не затаят на меня зла.
Пока нас не было, созрели ягоды. Часть их, конечно, осыпалась, но кое-что можно было еще собрать, засушить или залить водой или медом для хранения в зиму. Еще наросли грибы под верандой, некоторые травы в саду, и пара кустиков готова была поделиться листьями. Вот сбором этого своеобразного урожая я и занялась. Собранное раскладывала сушиться, ягоды занесла в дом – частично на печь, частично в погреб, и поняла, что мне уже не хватает коробов и лотков. Надо бы к Петру обратиться, да только ему сейчас некогда – для овощей самая пора. Мать, поди, его в огород загнала и не выпустит, пока все не сделает!
Под эти мысли я быстро сделала, что хотела, а к вечеру по холодку явились еще пациенты. Этим в основном нужны были настойки от беременности, порошки от дурных болезней и пилюли для мужской силы. Все продала за звонкую монету, тихо хихикая в кулачок. Когда-то госпожа Белатрисса заставляла нас заучивать
