исключительно внимательно и под напряжение больше не попадал. Можно сказать, мы с ним даже подружились.
А сейчас меня что, этим током пытают?
— Раз, два, три, четыре, …, тридцать.42
Кто там меня за грудь лапает? Я ведь не девушка, чтобы меня лапали. Дайте поспать, кому говорю! Так хорошо было — тихо, темно, спокойно, ничем не воняло. И вот на тебе — на грудь давят, током бьют, в ухо кричат, причём почему-то только в правое. Чем оно вам не понравилось, что в него так орёте? А в левом что-то гудит, пищит, шипит. Не, шипит это где-то над головой. Пшик-пшик-пшик.
— Две минуты. Сердце не бьётся. Дыхания нет.
— Разряд двести! Убрать руки!
Да я бы и рад был руки убрать, да что-то не чувствую их. Только свет слепит глаза, да в нос шибает чем-то медицинским. У, фашисты! Всё равно не выдам вам главную военную тайну! А какая она, кстати, эта тайна? Не знаю, но всё равно не выдам! И глаза не открою, пока свет не выключите. Это какая там лампа должна быть, что даже через опущенные веки так слепит? Уже и глаза болеть начинают.
— Адреналин и физраствор в вену!
О! А вот и рука нарисовалась. Кажись правая. Точно правая, и её чем-то колют. Садисты! Всё равно ничего не скажу!
— Раз, два, три, четыре, …
Опять лапают. Ну и пусть! Мне не жалко — я же не девушка (кажется, я повторяюсь)! Или девушка? А кто такая девушка? И если я не девушка, то кто тогда? Коль думаю о себе в мужском роде, то значит я — мужчина? А кто такой мужчина? Не помню.
А считать я и сам умею не хуже. И даже больше, чем до тридцати. Что-то фашисты (кстати, кто это такие?) какие-то неграмотные попались. Их бы к нам в школу к нашей математичке — Нине Николаевне! Она б их быстро и алгебре, и геометрии с тригонометрией научила. А, кстати, как меня зовут? Есть ли у меня имя? Раз есть имя у математички, и я его помню, значит и у меня оно должно быть! Ну и где оно? Ау-у! Имя, ты где? Не откликается почему-то — прячется, наверное. Ну, ничего, никуда оно из головы не улетит. Поймаем! Главное рот не открывать.
— Четыре минуты. Сердце не бьётся. Дыхания нет.
— Разряд триста шестьдесят! Убрать руки!
Да что же больно-то так? Изверги! Комсомольцы (я — комсомолец?) не сдаются! О, замолчали. Молчат! Что-то скучно и даже неспокойно как-то стало от этого молчания.
— Есть! Завёлся, слава Богу! Ритм синусовый, дыхание слабое, но стабильное.
Точно, меня же Слава зовут. Нашлось, родимое! Как я и говорил, никуда оно из закрытой (а рот я точно не открывал) головы не делось. А это мужское имя или женское? И мне же сегодня исполнилось семнадцать лет. Подождите, у меня день рождения? И я его так отмечаю?
— Продолжайте дальше по протоколу без меня.
И без меня тоже. Устал я от такого беспокойного и напряжённого (ха, каламбурчик получился!) празднования. Надо поспать. Темнота, тишина, покой…
* * *
Москва. Министерство внутренних дел Руси. Служебная записка. 29 апреля.
«Главе Департамента алиментации43 мужчин МВДР полковнику…
начальницы управления А майора…
На выполнение распоряжения № ДАМ-А-05-11-11 от 2 февраля 2040 г.
В результате выборочного сетевого мониторинга служебной деятельности территориальных отделов МВДР специалистками моего управления 28 апреля 2086 г. был обнаружен доклад экипажа номер 43 дорожно-патрульной полиции Пензенского ОВД.
Из доклада следует, что 25 апреля 2086 г. в 7 часов 10 минут во время патрулирования южной окраины указанного города упомянутым экипажем на территории заброшенного предприятия обнаружен раздетый мальчик с многочисленными следами термических воздействий на коже головы, шеи и рук.
Привести в чувство находящегося без сознания ребёнка на месте не удалось. Свидетелей на месте происшествия не оказалось. Пострадавший доставлен в Пензенскую областную клиническую больницу.
Идентификацию потерпевшего из-за отсутствия удостоверения личности и персонального идентификатора-коммуникатора произвести на месте не удалось. Мальчику на вид около двенадцати-тринадцати лет».
Резолюция:
«Обеспечить постоянный мониторинг деятельности Пензенского ОВД по данному происшествию. Докладывать ежедневно или в случае появления новых сведений».
* * *
Пензенская областная клиническая больница, палата отделения реанимации и интенсивной терапии. 4 мая, 16:25.
В палате реанимационного отделения из шести наличествовавших коек занята была всего одна, расположенная у дальней от наружного окна стены, напротив двери, отделяющей палату от сестринского поста. Пациент лежал на жёсткой трёхсекционной кровати, укрытый до подбородка белоснежной простынёй.
На прикроватной тумбочке у изголовья кровати расположился дефибриллятор. Рядом с ним попискивали и помигивали огоньками и цветными экранами электрокардиоскоп и кардиомонитор, провода от которых тянулись к лежащему без сознания человеку.
С противоположной стороны находились аппарат искусственной вентиляции лёгких и наркозная аппаратура. Аппараты были отключены, так как человек, лежащий на кровати, дышал самостоятельно и в наркозе не нуждался.
Соседние кровати не были отгорожены передвижными шторами, потому что пациент в палате был один и ни зрительная, ни акустическая изоляции от других больных ни ему, ни отсутствующим соседям были не нужны.
За компьютеризированным рабочим столом сестринского поста, находящегося в соседнем помещении за большим стеклянным окном, подперев голову рукой, сидела молоденькая медицинская сестра, одетая в спецодежду бирюзового цвета. Её глаза внимательно отслеживали показания, передаваемые работающей реанимационной аппаратурой. Показания этих приборов девушка периодически записывала аккуратным, почти каллиграфическим почерком, отличным от почерков большинства врачей, в журнал состояния своего единственного на сегодняшний день пациента.
Повернув голову в сторону открывшейся двери, медсестра увидела входящую женщину в белом медицинском халате — свою начальницу, которой являлась заведующая отделением реанимации и интенсивной терапии.
— Здравствуйте, Мария Степановна! Вы ещё не ушли домой? С утра ведь на ногах. — протараторила медсестра, вскакивая на ноги. — А у нас всё в порядке! Вы не волнуйтесь.
— Здравствуй, Людочка! Ты уже заступила на пост. Умница! — проговорила вошедшая, подходя к столу и просматривая записи лежащего на столе журнала. — Как состояние больного? Не шалит наш молодец?
