— Отдыхаете?
Валерия повернула голову, несколько секунд молча смотрела на улыбающегося Чикильдеева и негромко заметила:
— Мне говорили, что сюда пускают только персонал.
— Я такой и есть.
— Неужели?
— Нужно говорить, что этот клуб — мой? — поинтересовался Анисим.
— Нет, не нужно, — махнула рукой девушка.
— На самом деле — не мой, но меня тут очень уважают. — Мужчина подошёл ближе и протянул девушке упакованную в целлофан розу. — Поздравляю с премьерой.
— Спасибо.
— Не за что. — Снова улыбнулся. — Где ваш друг?
— Дежурит. — Лера выдержала короткую паузу и в тон осведомилась: — Где ваша подруга?
— Сегодня я один.
— И сейчас скажете, что специально подгадали.
— А вы поверите?
Девушка до конца застегнула «молнию» курточки, поёжилась, стараясь удержать стремительно улетающее тепло, и качнула головой:
— Поверю.
— Я не знал, что Ройкин дежурит. Просто хотел посмотреть на вас… Так, чтобы Эльвира не видела… — Чикильдеев улыбнулся. — Она едва не загрызла меня в прошлый раз… Я тогда увидел вас впервые…
— Она ревнивая.
— Мы просто вместе. Без перспектив.
— Новая книга интереснее прежней?
— Поверьте, я хороший читатель, — рассмеялся Анисим. — Что же касается Эльвиры, то я не тешу себя надеждами: сейчас она наблюдает за ходом строительства, поскольку вложила в него немалые средства, и вынужденно развлекается со мной. Уехав в Питер, она обо мне забудет.
— То есть у вас…
— Временное партнёрство к обоюдному удовольствию, — ровно произнёс мужчина. И повторил: — Я — хороший читатель книг. Грамотный.
— Уверена, что так.
— Спасибо.
Помолчали.
Однако надолго пауза не затянулась: холод, кажется, подбирался к самому сердцу, и следовало принимать решение.
Лера понюхала розу, и Анисим правильно оценил знак:
— Выбирайте, Валерия Викторовна: или я отвезу вас домой, или отвезу ужинать, а потом — домой.
— Если можно — в тихое место, — попросила девушка. — Хватит на сегодня шума.
— Прекрасное условие. — Чикильдеев подал Валерии руку и проводил к чёрному, как южная ночь, «Рэндж Роверу». — Недалеко от города, на самом берегу озера, есть небольшое, но очень уютное заведение с прекрасной кухней.
— А не слишком ли поздно?
— Нас ждут, — улыбнулся Анисим. — Я предупредил.
— Но мы только поужинаем, — произнесла девушка, задержавшись у открытой дверцы. — Не более.
— Всё будет так, как вы скажете, Валерия Викторовна.
— Вы обещаете?
— Я клянусь.
И не обманул.
Уютный ресторан на берегу располагался на территории яхт-клуба. Для гостей он закрылся ещё час назад, но на веранде Анисима и Леру ждал накрытый столик. Потрескивали дрова в камине. Играла тихая, едва слышная музыка. Официант приближался, лишь увидев знак, а так находился в дальнем углу, и ужин при свечах не просто получился.
Он буквально дышал романтикой.
Анисим много шутил — то ли подготовился, то ли действительно был таким балагуром, рассказывал о «провинциальной озёрской жизни», но не забывал и о вопросах, мягко составляя представление о прошлом девушки.
О детском доме, в который её подкинули в младенчестве…
— Отчество «Викторовна» мне не от отца досталось, а от сторожа, который меня на пороге нашёл.
О том, что талант пробьёт себе дорогу через любую стену…
— Я с пяти лет рисую. Сначала даже не училась особо — само получалось. Видела человека, брала карандаш — и рисовала. И схватывала нечто личное, то, что этого человека от других отличает. Интуитивно. К счастью, Анфиса Алексеевна, заведующая наша, в меня поверила и уговорила попечителей оплатить мне кружок…
О том, что важно думать не только о себе…
— Ты собираешься остаться в школе?
— Почему нет?
— У тебя талант.
— Мне помогли его раскрыть.
— И в благодарность ты закапываешь его в Озёрске?
— В благодарность я помогаю раскрыться другим.
— Сама так решила?
— Да. — Девушка помолчала. — Ты видел детей, которые пришли ко мне сегодня? Ты видел их глаза? Они хотят учиться, а я могу стать для них наилучшим преподавателем. Как раз потому, что у меня есть талант. Мне есть чем делиться.
— Ты веришь, что нужно делиться? — тихо спросил Анисим.
— Обязательно.
Романтика никуда не делась, их ужин не мог не быть наполнен ощущениями и обещаниями, однако разговор получился совсем не таким, каким виделся Чикильдееву в начале вечера. А больше всего Анисима смущало то, что Лера не рисовалась, не «играла хорошую девочку», а искренне говорила так, как думает. Как верит. Как считает правильным.
И, наверное, именно поэтому, проводив девушку до подъезда, Чикильдеев ещё долго стоял около машины, смотрел на осветившееся, а через четверть часа погасшее окно и о чём-то думал.
«Ах ты проститутка!»
Никак иначе Цыпа назвать Валерию Викторовну, их строгую училку с «высокими моральными принципами», не мог.
«Шлюха!»
То с одним, то с другим… Нет, понятно, что Анисим — рыба жирная, такого захомутать дорогого стоит, но ведь у неё с Ройкиным только-только заладилось, и вот — пожалуйста! — новый хахаль. Куда только полиция смотрит?
Как выяснилось — всё равно куда, поскольку вечер пошёл не по воображаемому им сценарию, и Борис от огорчения едва не свалился с берёзы.
Чикильдеев девушку подвёз, но подниматься не стал, распрощался у подъезда. Сама Валерия по сложившейся уже привычке переоделась в ванной, в комнату заглянула в коротеньком, но абсолютно не подходящем для шантажа халатике и сняла его лишь после того, как выключила свет.
А Цыпе пришлось ещё почти полтора часа сидеть на дереве, дожидаясь, пока Чикильдеев настоится и надумается. В результате замёрз как собака и едва не отдавил себе седалищное место.
В общем, снова облом…
«…к 10 ноября 1941 года немецкие войска захватили город Озёрск, после чего на территории района был установлен жёсткий режим, имеющий целью предотвратить сотрудничество жителей с партизанами.
Социально чуждые и враждебные к советской власти элементы использовались немцами для формирования низовых звеньев оккупационной администрации. Так, в деревне Красная Нива старостой был назначен Соловьёв Ф. П., бывший крестьянин-единоличник, в прошлом судимый за контрреволюционную деятельность.
Население относилось к немцам враждебно, но из-за боязни репрессий открыто не выступало. Какой-либо политической линии в отношении населения немецкие военные власти не придерживались. Воинские части, занимая населённые пункты, занимались грабежами и насилием…»
Из доклада комиссара госбезопасности 3-го ранга МеркуловаОзёрский район, 1941 год, ноябрь
Ветер гнал по болоту мокрый, смешанный с дождём снег и бросал его пригоршнями манной крупы в лица парней, укрывшихся под чёрными лапами ели. Парни отфыркивались и вполголоса ругались.
— Тихо, Гнат, — прошептал один, всматриваясь в снежную полумглу. — Вишь? Во-он туда, на сосну, глянь-ка!
Второй тут же приложил к глазам бинокль, трофейный, цейсовский, а вглядевшись, задумчиво поскрёб щетину:
— Снег с веток опал. Уронил кто-то.
— Не вражины ли пробираются?
— Поглядим…
Оба притихли, не шевелясь, и так лежали примерно с минуту, попеременно прикладываясь к оптике, пока, наконец, не обнаружилась пробирающаяся тайной лесной тропой фигура в коротком драповом пальто и драной меховой шапке. Путник то ли заплутал, то ли просто устал и теперь шатался, то и дело хватаясь за стволы осин и ёлок. Кругом шумел смешанный лес, густой, непроходимый, страшный для чужаков, но по-своему уютный для своих — бойцов партизанского отряда «Мститель».
Гнат наклонился к карабину и прицелился.
— Стой, кто идёт? — чуть приподнявшись, грозно спросил напарник.
— Москва! — Путник остановился и махнул рукой.
Парни переглянулись — пароль был назван правильно. Переглянулись и тут же отозвались:
— Калуга!
И, едва незнакомец, проваливаясь по колено в снег, подошёл ближе, радостно замахали шапками:
— Ха, Матвейка! А мы тя и не узнали, ага! Пальтишко-то великовато.
— Уж какое есть, — важно здороваясь с парнями за руку, буркнул путник, совсем ещё юный парнишка лет пятнадцати-шестнадцати.
— Мы тебя позжей ждали!
— А я — вот он. — Подросток зябко поёжился. — Ведите меня к командиру.
Юный партизанский связной Матвей Столяров с началом оккупации поступил учеником в сапожную мастерскую некоего господина Чеширского, бывшего сотрудника наркомвнузема, вышедшего в конце тридцатых на пенсию. Прикрылся, так сказать, подлецом, поскольку Чеширский новую власть приветствовал, лично выдал нескольких оставшихся в городе коммунистов, и немцы считали его абсолютно благонадёжным. И счёт этот, гамбургский, распространялся и на работников Чеширского, что было весьма удобно для связного: Матвей с лёгкостью преодолевал кордоны и постоянно вертелся вокруг оккупантов, выведывая и высматривая всё, что могло заинтересовать партизан.
