знаю, кто убил Дарро, знаю одно – то был наш общий враг. Приди ко мне. Займи подле меня его место. И вместе мы добьемся справедливости.
– С вами? Вы хотите, чтобы я?..
– Когда предстоит работа, – ответил человек в шрамах, – ты будешь делать все, что делал он. А мы – платить тебе, как платили ему. И да, с нами ты встанешь против тех, с кем твой брат воевал. Получишь шанс поквитаться.
– Значит, не я привела его к гибели? – пролепетала Алис. – Эта не моя вина?
– На тебе нет вины за его смерть, – сказала Андомака. – На тебе труды по отмщению.
Алис не могла описать словами разбушевавшуюся бурю в груди и горле. Лишь сотрясалась под ее порывами. Кивнула.
– Одним из его последних заданий, – продолжал залатанный, – было добыть нам этот кинжал. С этим заданием он не справился.
– Нет, справился, – сказала Алис, кладя на стол серебряный клинок и отпуская его из рук.
Андомака положила ладонь на рукоять.
– Благодарю тебя, – сказала она.
– Еще бы она не сказала, что воюет на стороне добра и света, – сделала замечание Сэммиш. – Никто не признается в том, что он злокозненная тварь, которая собирается поджечь город и взвинтить цены на песок. Не могу поверить, что ты отдала ей нож.
Празднество урожая еще гудело вокруг, но бешеная вечерняя суматоха угасла. В фонарях пока горели огни, на улицах играла музыка. Дома и гильдейские залы стояли открытыми, но их гостеприимством пользовалось уже куда меньше народу. Переполнена была только набережная. Улицы пропахли недоеденной пищей и разлитым вином. Стая бродячих псов, пировавшая на объедках, провожала подруг настороженными взглядами. Луна зашла, и воздух подхватил чувствительный холодок, что предвещал приближение зимы.
– Не понимаю, чего ты дуешься, – произнесла Алис. – Все прошло хорошо. Это здорово нам поможет.
– Поможет в чем? Нам все еще надо в чем-то помогать?
– Ну конечно, – сказала Алис, сворачивая к югу. – Нам по-прежнему неизвестно, кто убил Дарро. Ради чего все и затевалось.
– Нам известно, что убийство никак не связано ни с тобой, ни со мной, ни с Оррелом. Дарро проворачивал свою тычку, которая пошла не по плану. Не сказать, будто нам тут есть что ловить.
Несколько длинных кварталов они шли молча. Сэммиш издавала какие-то негромкие звуки, словно продолжала распекать Алис, но про себя. Алис подмывало остановиться и потребовать у подруги все высказать вслух, но одновременно ей не хотелось ничего такого выслушивать. Поэтому она молчала и на ходу лелеяла в себе гнев. Такое чувство, будто что-то изнутри прогрызало грудину. Но и давление, и боль были лучше того, что скрывалось под ними. О чем она пыталась не думать.
Андомака и залатанный, чье имя, как оказалось, было Трегарро, поблагодарили ее за кинжал и в ознаменование нового сотрудничества выдали горстку серебряных монет и черную свечку с особым темным фитилем. С ее помощью можно было поговорить с ними, как делал Дарро. А после Трегарро отвел ее обратно на праздник, где кучка юнцов, совершенно голых, за исключением масок, скрывавших лица, устраивала пьяные гонки по главным улицам Зеленой Горки. Ряженые кутилы приветствовали состязающихся бегунов с обочин.
Сэммиш поблизости не было. И даже не было мысли ее поискать. Однако, когда подруга, будто не расставаясь, появилась под боком, радостное облегчение в глазах девушки породило чувство вины. А когда Сэммиш взяла ее за руку и спросила: «Ты как, жива?» – Алис не нашлась, что ответить.
По дороге назад через реку Алис поведала Сэммиш, что с ней случилось. И к тому времени, как закончила, уже наметила свои следующие шаги. Длинный путь по темноте в Долгогорье она проделала с четким планом в уме.
Хозяин, сдававший Дарро жилье, был знаком Алис наравне с прочими местными. Земля, на которой стояло здание, принадлежала богатой семье из Речного Порта, но домами на ней заправлял Кеннат Уотер. Этот сварливый толстяк прекрасно понимал, кем считался у долгогорцев – кем-то средним между предателем и вшивым аристократишкой – за то, что безвозвратно уводил их деньги в богатые округа и имел власть решать, кому спать под крышей, а кому мыкать долю на улице. По крайней мере, в том квартале, где правил.
Алис нашла его, где ожидала: на крыльце, полуодетым в костюм, кажись, жреца-воина и попивающим дармовое винишко. Он наблюдал за приближением девушек с превеликим безучастием и, когда Алис подошла вплотную, лениво вскинул голову. Сэммиш встала рядом и, скрестив руки, отвела взгляд.
– Я тебя знаю, – поделился домовладелец.
– Алис. У меня был брат, Дарро. Он снимал у вас комнату.
– Может, снимал, может, нет.
– Теперь его комната нужна мне.
– Сочувствую твоим нуждам. Я уже отдал ее девчонкам с крыши. Дело близится к зиме.
– Переселите их куда-нибудь. Мне нужна именно комната Дарро.
Сэммиш шикнула ей, позвав по имени, но Алис не повела бровью. Она вынула один золотой из запаса и положила его аккурат на середину широкой ладони владельца. Кеннат не сразу отвел от монеты взор. Его лицо сделалось более трезвым, нежели голос.
– Завтра утром комната будет свободна.
Она собиралась потребовать от хозяина, чтобы тот выселил постояльцев немедленно. За те деньги, что она платит, с этим можно живо управиться. Жажда скорее выставить чужаков из комнаты брата застучала в висках, но от мысли вот-вот привести туда Сэммиш ей вдруг стало немного не по себе.
– Пойдет, – согласилась Алис и двинулась прочь. Ощущение победы было странным и непривычным, но ведь оправданным! У нее комната Дарро. У нее работа Дарро, в чем бы его работа ни состояла. Единственным изъяном в этой ночи было шлепанье шагов Сэммиш из-за спины, будто та за нею гналась.
– Теперь и золото тратишь? Я думала, ты его бережешь.
– Андомака не просила его вернуть, – бросила Алис.
– Может, золото вообще не ее. Может, он работал на кого-то другого. Как-то не сходится. Дарро полагалось вернуть им нож. Нож, выходит, у него был, но он его так и не отдал. Почему? Что за женщина искала этот кинжал? Твой брат разжился золотом, но люди, на которых он работал, похоже, об этом не знают. Не складывается. Видишь, ничего из этого не складывается.
– Не ты ли только что убеждала меня, что я узнала достаточно и больше искать нам нечего?
– Я, – сказала Сэммиш, и в голосе стояло отчаяние, – сама не знаю, что говорю.
– Ты просто их невзлюбила.
– Я не ревнивая.
– Я и не говорю. Невзлюбила ты их, только и всего.
Они прошли еще полквартала. Ближние дома стояли почти в полной темноте, совсем тихие. Там
