Никто не смеет причинять моей Паве боль. Но она убеждала и уговаривала меня, что покинуть семью она сможет только выйдя замуж. И поскольку ошибки допустить никак нельзя, мы должны быть осторожными. Она хотела, чтобы я произвел на отца наилучшее впечатление. Иначе он никогда не даст согласия на наши отношения.
Поэтому мы двигались неспешно. Продумали легенду о знакомстве в приюте, когда я якобы допрашивал свидетеля одного из преступлений, а у Павы в этот день была смена. Три месяца назад она сказала отцу и матери, что я стал приходить раз в неделю и помогать ей с добровольной работой. И что я тоже из очень религиозной и строгой семьи, но живу на другом конце города и посещаю другой приход.
– Месяца через полтора я надеюсь вскользь упомянуть, что ты просил передать просьбу о совместном ужине с моими родителями, – бормотала Пава, самозабвенно целуя меня. У нас оставался всего час, готовка была забыта, на плите что-то подгорало, а любимая срывала с меня рубашку, усевшись прямо на обеденный стол.
Знал бы ее злобный отец, что нам уже ни на что не нужно разрешения. Но Пава не хотела открытого конфликта и предпочитала всё сделать тихо, но по-своему. Ей хотелось вырваться из-под надзора, но они всё же были ее семьей. Тем более она была очень привязана к матери и ей рассказала о нас больше, чем отцу. Конечно, не всё. Но по большому секрету раскрыла, что влюблена в меня и хотела бы, чтобы я обратил на нее внимание.
Мне отчасти претил весь этот обман. Но за время наших отношений я выслушал столько подробностей об оборванной дружбе, не сложившихся отношениях любимой с приятелями, соседями и даже коллегами, что мне было искренне жаль мою Паву. Однажды отец заставил ее сменить место работы трижды, пока не убедился, что на девушку не оказывают «пагубного влияния» безбожники. Я представлял, насколько трудно жить с таким постоянным давлением со стороны родного человека. И был готов к любым планам и хитростям, чтобы в итоге мы были вместе. Если необходимо притворяться благовоспитанным, верующим и чопорным мужчиной, который придирчиво выбирает себе пару, то я сделаю это. Ради нее я готов на всё.
Иногда, в особые моменты, еще не успев прийти в себя от бурных ласк, Пава начинала плакать.
– Милая, ну что с тобой? – я протягивал руки, и она падала в объятия, всхлипывая и причитая.
– Я так люблю тебя, что мне страшно, – шепотом признавалась она.
– Чего ты боишься? – послушно спрашивал я, хотя этот разговор велся не впервые.
– Что всё это закончится, – скулила она мне в грудь, после чего рыдала так надсадно и горько, что я пугался каждый раз.
– Никто – слышишь! – никто не сможет нас разлучить! – клялся я, вкладывая в свое обещание всю силу чувства. Я молил всех богов – Старых и Молодых, – чтобы у меня получилось бороться за нее до конца. Никакой строгий отец нам не преграда.
– Спой мне, – просил я, чтобы отвлечь любимую от грустных мыслей.
И она пела. У нее был высокий чистый голос. Не идеальный, но пела она всегда с душой. Когда мы только познакомились, она знала лишь религиозные песни и гимны. Но после посещения театров и концерта репертуар Павы расширился. Она запоминала песни быстро, с первого раза. И пела искренне и честно, словно распахивая душу. Иногда от ее пения у меня увлажнялись глаза, и я сильно стеснялся таких моментов, чувствуя себя далеко не мужественным. Но не мог не просить ее петь.
До назначенного Павой ужина у родителей оставался ровно месяц, и в теплых весенних сумерках я пришел к зданию приюта, чтобы встретить ее после дневных часов добровольческой работы и провести время вместе. Сегодня был вечер свиданий, десятый по счету. Я ждал уже пятнадцать минут на ступенях приюта, но любимой всё не было. Может быть, что-то задержало ее, хотя раньше такого не бывало. Еще через пятнадцать минут я заволновался. Получасовое опоздание – не совсем типичное поведение для моей девушки. Поразмыслив, я решил всё же зайти в приют и узнать. Возможно, случилось непредвиденное и сегодня она поменялась сменами с кем-то. Связь у нас, к сожалению, была односторонняя. После самого первого свидания я научил Паву пользоваться уличными телефонами, но она могла лишь позвонить мне на службу – в моем кабинете был аппарат – либо прислать через оператора связи сообщение на мой наладонник. Но сообщений не было, и Пава не звонила сегодня.
Я решительно преодолел несколько ступеней крыльца и толкнул дверь в помещение. Пахло медикаментами и старостью. Чуть прелый душок плохо вымытых тел с едва различимыми аммиачными нотками. Я поморщился. Несмотря на грязную сущность моей службы, к смраду я так и не привык. Как же Пава здесь работает? Нужно иметь большое сердце, чтобы проводить много времени со стариками.
Оглядев длинный пустой коридор с высокими потолками, я приметил пост главной сестры в самом конце. Хотелось как можно быстрее преодолеть расстояние, но коридор казался бесконечным. Некоторые двери в палаты были плотно закрыты, другие же распахнуты настежь. Я старался не смотреть по сторонам, но то и дело цеплялся краем глаза за тела на койках. Воздух был спертым, ни дуновения. Хотя ничего удивительного. Пожилым людям вредны сквозняки.
Сестры на посту не оказалось, и пришлось ждать. Наконец из третьей по счету палаты справа показалась дородная женщина в аккуратном белом халате.
– Время посещений закончилось, – устало, но беззлобно произнесла она, не дав мне открыть рот.
– Простите, но я ищу свою… подругу, – начал объяснять я. – Она работает у вас. Мы договорились встретиться после ее смены, но я не дождался.
Сестра зашла за стойку и начала перебирать тетради, которые лежали на столе.
– Да где же он… – бормотала она, перекладывая бумаги с места на место, после чего пожаловалась: – Не могу найти журнал дежурств. Как фамилия подруги? Возможно, я видела ее сегодня.
– Павлова, – подсказал я, и женщина, замерев на секунду, вскинула на меня встревоженный взгляд. Я занервничал.
– Вы друг Павушки? – озабоченно спросила она, и сердце мое ушло в пятки от предчувствия беды.
– Д-д-да… – сказал я внезапно севшим голосом.
– Дело вот в чём, – затараторила сестра, – Павушка сегодня не вышла на смену, чего с ней не случалось ни разу, понимаете?
Внутри у меня всё сжалось, но я отогнал дурацкие мысли. Ну, это несерьезно. Что угодно могло случиться. Может, у нее в семье какие-то неурядицы или появилось неотложное дело. Незачем обмирать от страха. Но я ничего не мог с собой поделать. Тревога поселилась глубоко внутри.
– …и вы, наверное, в курсе сложной ситуации в ее семье, – продолжала главная сестра. Я понял,
