хочется рвануть за ней, догнать, остановить. Уверен, что она еще на вокзале.
Чертыхнувшись и умывшись наскоро, я накинул ветровку с билетами, схватил рюкзак и рванул на вокзал, на бегу проверяя расписание экспресса. Один отправляется в Москву в 7.10, на него Лиза вряд ли успела, второй— в 8.10. Черт, десять минут осталось! А отсюда — ехать надо, так просто не добежишь.
Возле гостиницы скучало такси — желтая старинная «волга», я сел на заднее сиденье, протянул сотенную водителю.
— Командир, — на вокзал, и побыстрее!
Таксист, пожилой армянин, отложил в сторону телефон, глянул на меня в зеркало заднего вида.
— Опаздываешь, да? Мигом, за пять минут домчу!
Он завел мотор и рванул с места. По пути я набрал Лизу — ну а вдруг ответит? Но нет, она все время сбрасывала, а я звонил и звонил, надеясь, что она устанет и скажет, что случилось. Пусть наорет, но будет хоть какая-то ясность. В итоге она просто отключила телефон.
Таксист гнал по полупустому проспекту, а я глядел на экран телефона, считая минуты. Шесть осталось. Уже пять. Четыре…
Таксист остановился возле входа на вокзал, и я, не забрав сдачу, рванул на перрон, уворачиваясь от встречных. Экспресс стоял на первом пути, распахнув двери, причем до головы и хвоста было одинаковое количество вагонов. Я бросился к хвосту, заглядывая в окна, и вскоре понял, что дохлый номер — слишком много народа, если Лиза сидит на той стороне вагона, я ее не увижу. Если войти, то я не успею выскочить из экспресса, поеду в Москву вместо тренировки, и Димидко меня сожрет.
А мне хотелось перевернуть Москву, найти девушку и объясниться. Но я не вошел в экспресс. Я просто шагал по перрону и заглядывал в окна, пока поезд не тронулся.
Черт побери! Что я сделал не так?! Чем ее обидел?
Я сел на скамейку, задумался, перебирая версии, и не нашел ни одной подходящей.
Плюнул, пошел в автоматическую кассу, купил билет на три ночи в Саратов.
Глава 16
И если бы у меня была вторая жизнь, я бы провел её здесь
В течение дня Лиза так и не написала. Я пытался ей позвонить, но она сбрасывала и в конце концов занесла меня в черный список. Парням я ничего об этом не говорил, но, видимо, все читалось у меня на лице: они поглядывали понимающе, особенно — Погосян, но с расспросами не лезли.
Наверное, если бы «Титан» сегодня серьезно с кем-то играл, я пропускал бы. Да и на тренировке, к счастью, наши продолжали учиться вскрывать «автобус», и к моим воротам лишь пару раз, рисуясь, прорвались Жека и Игнат, за что получили нагоняй от Димидко.
В квартире, где базировался молодняк, то есть я, Мика, Клык и Микроб, прибавилось народу: к нам поселились Игнат и Жека, которые промотали все свои сбережения и не могли себе позволить отдельную квартиру, и Погосяну пришлось перебраться к Микробу.
Чтобы успеть на поезд в Саратов, вставать мне нужно было в два ночи, потому я улегся в восемь. Все, наверное, подумали, что я еду мириться с Лизой.
— Сердце красавицы, склонно в измене, — напевал Микроб.
Когда я закрыл дверь и улегся, он прервал песню и переместился на балкон, где что-то тихонько бренчал — видимо, сочинял гимн «Титана».
И вот я гружусь в ночной поезд. Сонная проводница в темно-синем костюме и пилотке проверила билет, пробила меня по базе, впустила в вагон. Я взобрался на свою верхнюю полку, поворочался немного и вырубился. Проснулся рано утром, на подъезде к родному городу.
Отодвинул штору и замер, разглядывая до боли знакомые места. Вот в Михайловске вроде все то же, да не то. И трава не так зеленеет, и нет Кумысной поляны и Лысой горы, отгораживающей ее от города. И вокзала такого нет.
Выйдя из поезда, я растворился в ощущениях. Вроде бы и то же место, но не то. В моей реальности здание вокзала покрашено в светло-зеленый, здесь оно полностью белое. Да и дело не только в этом, а в мелочах, которые я отлично запоминаю благодаря фотографической памяти: другие цветы в клумбах, не та плитка, не те деревья. Сколько раз я возвращался сюда домой, и вот впервые приехал в гости!
Алена жила в маленькой квартире с мамой. Звягинцев — в новенькой трешке на Кирова и совмещал должность заместителя декана и вел лекции в институте истории и международных отношений, который в этой реальности остался самостоятельным, а не влился в СГУ. Где жила мама, я не знал, но бабушка — точно в нашей старой малосемейке.
С кого начать? Как говорится, начни с себя. И я отправился в институт. Хотелось бы, конечно, пройтись по знакомым улочкам, где все хожено-перехожено, но времени у меня было до пяти вечера. Вот если все дела сделаю, время останется, тогда и предамся ностальгии.
Я вышел на привокзальную площадь, заполненную машинами. Козырнул Дзержинскому на постаменте и направился к стоянке одинаковых желтых «волг», сел в ближайшую и назвал адрес.
Таксист, говорливый пенсионер, принял меня за студента и долго расспрашивал, на кого учусь и какие преподы нравятся — оказалось, у него в этом институте внук на втором курсе. Я назвал себя. То есть Звягинцева. Таксист покивал, сказал, что препод он сильный, но очень уж требовательный. Ну вот зачем историку экономика?
Что-то доказывать таксисту не было ни смысла, ни настроения.
Я смотрел на знакомые дома, улицы и переулки, и возникало странное ощущение раздвоенности: вроде бы тот же город, те же здания, но совсем другая атмосфера. Больше деревьев, красные флаги вдоль столбов… совсем других столбов с другими фонарями. Все оконные рамы, выходящие на улицу — белые, асфальт ровнее, бордюры ниже, везде тюльпаны — красные, желтые, белые, пестрые.
Старинное здание института я узнал издали. А вот треугольную клумбу вокруг памятника Чернышевскому расширили и скруглили, в тени молоденьких лип поставили скамейки с резными спинками, где вокруг кофейного аппарата роились студеозусы, как пчелы над медом.
Грань, разделяющая миры, была почти осязаемой. Я потянулся к двери, коснулся ее. Она поддалась тяжело, будто не хотела меня впускать.
И внутри здания все почти так же, да не так. Здесь больше чувствуется атмосфера старины, меньше пластика, больше мрамора и дерева. Запах совсем другой. Пальмы в горшках. А еще — заходи кто хочешь, бери что хочешь. Никакого контроля над посетителями.
По знакомым ступеням я поднялся на
