– Прошу тебя! Я в цейтноте – срочно нужны деньги, можно сказать, решается моя судьба…
– По-моему, я ясно выразилась. Давай прощаться – у меня много дел!
– Это твое последнее слово? Подумай, ведь лучше сохранить старого друга, чем приобрести нового врага.
– Более точного слова, чем последнее, трудно найти! Но бывает, что враги стоят дешевле друзей. Это как раз тот случай. И вроде дружбы между нами никогда не было. Теперь попрощаемся. Надеюсь, навсегда!
– Я так не думаю. Я помню хорошее, а еще лучше – плохое! Мы еще встретимся, и это тебе совсем не понравится. И тогда ты пожалеешь о своем решении!
Глеб лежал на узкой железной койке в больничном изоляторе и с тоской смотрел через зарешеченное окно на свет Божий. Следователь сдержал слово и сделал все, чтобы ему дали срок по максимуму за умышленное убийство, но вмешалась судьба в лице Ольги, за спиной которой просматривался Степан. Она наняла первоклассного адвоката, убедившего суд, что это было непредумышленное убийство. Чтобы сократить срок, Глеб скрепя сердце признал свою вину в преступлении, которого не совершал. Ему дали пять лет с отбыванием срока в колонии строгого режима, с зачетом тех семи месяцев, в течение которых он находился в следственном изоляторе. Тяжелее всего ему пришлось, когда вывозили на следственный эксперимент в Ольшанку, в дом Мани. Он не мог смотреть на хмурые лица сельчан.
Желтый диск на небе, пройдя только половину пути восхождения к зениту, успел распалиться не по-осеннему, словно алкаш от ста граммов портвейна. К удивлению Глеба, горячие батареи – благодаря собственной кочегарке и хорошим отношениям начальства колонии с руководством близлежащих шахт – совместно с окном изолятора, выходившим на южную сторону, превратили эту комнатушку в раскаленную духовку, а его самого – в костлявого, заморенного цыпленка, которого поджаривают к обеду. Было душно и страшно хотелось пить, но не той болотной, с металлическим привкусом жидкости трехнедельной давности из затуманенного временем графина, а холодной родниковой воды. Это была его причуда, он вспомнил, что ему однажды приснился сон, как он пьет воду из лесного родника, а проснувшись, он с удивлением понял, что за всю прожитую жизнь так ни разу и не попробовал такой воды. Он признал это не менее удивительным фактом своей жизни, чем встреча с призраком покойной тещи. Глеб прекрасно понимал, что он не первый и не последний, кто приходит к необходимости переоценки ценностей, прекрасно осознавая, что невозможно повернуть жизнь вспять. Тогда и хочется того, на что раньше и внимания не обращал. Он даже мысленно составил список, что бы сделал, окажись сейчас на воле, хотя понимал, что это пустые мечты. Он сожалел, что не построил дом, не вырастил ребенка, не посадил дерево, не взял от жизни всего, что хотел бы взять, не дал того, что мог бы дать. А теперь было уже поздно. Лето закончилось, а вместе с ним и его жизнь приближалась к концу.
Он уже семь месяцев находился в лагере строгого режима, расположенном в Луганской области. Промышленный край шахтеров и химиков, огромных терриконов, глубоких шахт и чахлой растительности, где воздух был пропитан запахом угольной пыли и имел ее вкус. В лагере существовали свои писаные и неписаные законы, но и те и другие необходимо было соблюдать неукоснительно. Только здесь он с удивлением осознал суть понятия «закон». А если говорить о законопослушных гражданах, то идеальный пример – те, кто находятся здесь, за решеткой и колючей проволокой. Потому что они при столь строгой регламентации навязанного им образа жизни не имели возможности здесь нарушить закон, как бы им этого ни хотелось. Вероятно, такую основополагающую концепцию вывел Сталин, строя свою модель тюремного социализма. Кто не был – тот будет, кто был – не забудет. Лагерь этот был очень старым и имел свою историю, которую создавали многие неординарные личности и события, обрастающие легендами. К своему удивлению, Глеб узнал, что здесь отбывали умопомрачительные сроки командиры армии Махно, последний из которых покинул сие негостеприимное заведение только в конце семидесятых годов.
Неизвестная хворь подточила Глеба в зоне, и вот уже три недели он «отдыхал» в тюремном лазарете. У него было ощущение, что в нем поселился громадный червь, жадно высасывающий из него все жизненные соки, и от этого не хотелось есть. Когда ему приходилось обнажаться во время процедур, он видел свое истощенное тело, больше похожее на скелет, обтянутый кожей, тонкие палочки рук и ног, и тогда ему казалось, что это чужое тело, в которое по чьей-то злой воле переселили его душу. С тех пор как Глеб попал в лагерь, он потерял почти половину своего веса. Самочувствие его с каждым днем ухудшалось, и два дня назад его перевели в больничный изолятор – это он воспринял как плохое предзнаменование.
Попав в лагерь, он стал более терпимым, простил Степана, Ольгу. К его удивлению, Оля не подала на развод после приговора суда, а, наоборот, как могла, старалась поддержать его. Ему разрешалась продуктовая посылка раз в месяц, и Ольга сама, несмотря на большое расстояние, привозила ему продукты и добивалась свидания. При встречах они не вспоминали прошлое, словно на это было наложено табу, а говорили обо всем на свете и ни о чем конкретно, стараясь ничем не задеть друг друга. Глеб с нетерпением ждал этих встреч, он, казалось, жил ради этого. Сейчас он думал: дождется ли он следующего приезда Ольги или к тому времени уже будет там, где не важны чины, звания, деньги, где никого не интересуют мирские утехи.
На зоне вор-рецидивист по прозвищу Чуб, имеющий за плечами не одну ходку, заметив, что Глеб испытывает подъем после посещений Ольги, рассмеялся и поделился житейским опытом: самка, которая выслуживается перед мужиком, тянущим срок, на воле обычно тягается с кем попало. Это у нее просто чувство вины перед ним, но вскоре она привыкнет к новому положению и забудет о нем. Положит на него, как он выразился.
Глеб готов был вцепиться в эту ухмыляющуюся рожу, тогда еще силы были, но сдержался. Подразнив его еще несколько дней, Чуб отстал и переключился на другого новенького, а у того нервы были послабее. И тогда Чуб с двумя подельниками в сортире «проучили борзого», а в дальнейшем неоднократно занимались «учебой». Глеб понял, что это у них вроде развлечения, и поэтому старался даже не встречаться взглядом ни с кем из них.
Лазарет стал избавлением от тяжелого, бессмысленного труда и ежеминутных унижений, и, по всей видимости, это его последнее пристанище на этом свете.
Оля часто приходила к нему во сне, беседовала с ним, жалела и каждый раз обещала забрать его отсюда. Он просил, чтобы она не покидала его. Она твердо обещала это и сдерживала свое обещание, появляясь в последующих снах. Порой ему казалось, что он живет во сне, а наяву ему снится кошмар. Как ему хотелось навсегда остаться во сне, где ему было лучше, чем в жуткой реальности! Все друзья, знакомые, сослуживцы отказались от него, вычеркнули из своей жизни, словно его и не было. Оля стала единственной ниточкой, связывающей его с прежним миром. Ему казалось: порвись эта ниточка – и он в тот же миг умрет. Впрочем, смерть его уже не страшила, в последнее время он все чаще думал о ней.
Силы совсем оставили его, и он уже не вставал, лишь изредка нащупывал под кроватью «утку», которую пока еще мог поднять дрожащими руками.
Услышав звук отодвигаемых задвижек, Глеб горько усмехнулся: зачем его запирать, если он в таком состоянии, что не смог бы сделать и нескольких шагов без посторонней помощи? Санитар Петя заслонил своей жирной тушей дверной проем.
– К тебе гости. Двоюродная сестра и тетка. Впустить, что ли? – И, не дожидаясь ответа, он посторонился, пропуская незнакомую черноволосую девушку с темными усиками над верхней губой, в светлом платье и надетой поверх него кремовой кофте и сгорбленную старушку во всем темном, похожую на тень.
«Двоюродная сестра и тетка? У моих родителей не было ни братьев, ни сестер, так откуда этим родственникам взяться?» – подумал он и тут с удивлением узнал в девушке Галю, которая помогла ему выбраться из Ольшанки в тот памятный день, перевернувший всю его жизнь. С момента их последней встречи она краше не стала, да и сам он сейчас был совсем не «красаве́ц» – невольно вспомнилось любимое словцо Степана.
Увидев его в столь плачевном состоянии, Галя чуть не прослезилась, но все же сумела сдержаться.
– Здравствуйте. Вот мы с тетей Анисьей решили вас навестить, гостинцы привезли – свежие яички, – сказала Галя.
– Ладно, я пойду. Час, и ни минуты больше, – бросил Петя, вышел и запер дверь.
– Что в мире случилось, что у меня появились родственники? – насмешливо поинтересовался Глеб, хотя был рад любому посетителю.
– Спокойненько лежите, сейчас все вам расскажу, не волнуйтесь, – скороговоркой произнесла Галя.
– Слушаю и повинуюсь.
