Я устала; устала от своей бесконечной усталости, которая пронизывала мое тело насквозь и даже глубже. Мне приходилось читать об отчаявшейся душе; никогда бы не подумала, что испытаю это на себе. Даже та моя часть, которая всю жизнь отчаянно боролась, не давая мне сдаться, заставляя жить дальше, даже она как-то сникла, повесив голову. Иногда в жизни наступает такой момент, когда не помогает даже самая большая выносливость.
Я знаю, как все произойдет: я склоню голову на черную грудь смерти, чувствуя, как с меня сваливается бесконечно тяжелый груз жизни. Со стороны горизонта явится прозрачный свет Того, Что Грядет, и я благодарно ступлю на неведомую землю.
Но только после того, как не станет Мировича. Или Келлера. Или как там его.
Я взглянула вниз, на покрытую водорослями неподвижную поверхность озера, в которой отражалось оранжевое пятно, висящее в небе над городом. Я подняла одну ногу, немного подумала и опустила. И осталась на месте.
В небе мелькнули последние отблески вечерней зари. На Сент-Сити, на мост – и на меня – опустилась ночь, прикрыв нас мягкими черными крыльями.
Я резко тряхнула головой; с моих черных волос посыпались крупинки пепла. Я решительно зашагала дальше.
Странное у меня было чувство, когда я шагала по ночной Соммерсби-стритхилл. Последний раз я видела эту улицу много лет назад, да и то при дневном свете, когда отправилась на Восточный вокзал, чтобы сесть на транспорт, который отвез бы меня на север, в Академию, где обучались некроманты. В школе нас никогда не выпускали вечером на улицу; с наступлением темноты ученикам категорически запрещалось покидать территорию школы. Потом, закончив Академию и поселившись в Сантьяго-Сити, я ни разу не появлялась в той части города, которая находилась восточнее моста. Гоняясь за преступниками, я объездила почти весь мир, но от этого места, расположенного совсем недалеко от моего дома, бежала как от чумы.
И буду бежать и впредь.
Со стороны озера и залива на город медленно наползал густой, вязкий туман, зеленый над тротуарами и оранжевый между уличными фонарями. Вместе с туманом стал чувствоваться запах моря – густой и соленый – и запах огня, расплавленного воска и пепла. А может, это был запах моей сгоревшей, разрушенной жизни, который источала моя одежда.
Постукивая каблуками, я шагала по Соммерсби-стрит. Остановившись напротив небольшого магазина «Соммерсби», я с радостью увидела, что он все еще работает.
В этот магазинчик бегали все ученики нашей школы, когда у нас выпадала свободная минутка. Здесь мы покупали дешевые книжки и журналы мод, фотографии кинозвезд и леденцы, а еще – сигареты, которые потом тайно проносили в школу и прятали в своих комнатах. В магазинчике был небольшой отдел, в котором продавались собачки из тофу, мороженое и всякая дешевая чепуха; через стекло витрины было видно, что теперь этот отдел закрыт. Что ж, когда не стало «Риггер-холла», не стало и большинства покупателей магазинчика. Чудо, что его вообще до сих пор не закрыли.
Сунув руки в карманы пальто, я стояла, разглядывая витрину. Меч висел у меня за спиной, вдетый в специальную петлю на наплечном ремне с кобурой. На грязном стекле тускло горела красная неоновая надпись. Стойки для газет, которая когда-то стояла сбоку от двери, больше не было; в том месте, где она находилась, осталось лишь светлое пятно краски. Зато стоянка для сликбордов сохранилась. Половина витрины была закрыта щитами, густо разрисованными граффити; со второго этажа на меня слепо взирало выбитое окно. Я молча разглядывала стеклянную дверь со старомодным инфракрасным датчиком, над которым все так же было нацарапано: «Кража товара карается законом»; дверь магазинчика была грязной, покосившейся.
Наконец я вытащила меч из ножен и перешла на ту сторону улицы, где находился магазинчик.
«Еще немного – и меня поглотит собственное прошлое». Неприятная мысль, особенно если учесть, что у моего прошлого есть зубы. Что же будет, когда оно начнет меня переваривать?
«Слушай, хватит об этом думать! Пожалуйста, Дэнни. Ты сама себя заводишь, и больше ничего».
Когда я вошла в теплый сумрак магазина, инфракрасный датчик замигал. С близкого расстояния магазин выглядел еще более старым и грязным, но автомат для продажи мороженого стоял на прежнем месте, как и стойка с журналами, и полки с хрустящими пакетами и всякой всячиной в ярких обертках, и прилавок, где продавали дешевые ножики и разные безделушки, по-прежнему сиял, как фальшивое золото. Пол был по-прежнему покрыт старым грязным черно-белым линолеумом. В голове сразу всплыли воспоминания. Сейчас опущу глаза и увижу клетчатую юбку и свои содранные колени, почувствую на шее тяжесть металлического ошейника, а на ногах у меня появятся колючие шерстяные носки.
– Вам помочь?
Я вздрогнула. Передо мной стоял человек – толстый, небритый, в грязной футболке и штанах цвета хаки с красными подтяжками. Я судорожно вздохнула. Левая рука, сжавшая меч, расслабилась.
– Привет.
Глаза уже привыкли к темноте. В витрине горела надпись: «Сигареты. «Тамовар», «Мальборо X», «Житан», «Копперхед».
– Мне нужна пачка «Житан». Нет, две пачки. И серебряная зажигалка «Зиджаан», вон та, в футляре.
Я взяла несколько сладких батончиков «Риз Марс» – это были мои любимые. Обычно, когда я в очередной раз вносила деньги за обучение, воспитание и одежду, у меня практически ничего не оставалось. Хотя «Риггер-холл» и считалась школой для бедных, дети, у которых были родители, все же имели немного больше карманных денег, чем мы.
Псион считался собственностью государства, их воспитанием должны были заниматься профессиональные учителя, семья при этом отходила на второй план – если она была. Скучала ли я по своим родителям? Нет, потому что у меня были крючконосый, очкастый, бесконечно добрый Льюис и книги. Сейчас, когда боль от первой в моей жизни страшной потери немного притупилась, детские годы казались мне чем-то светлым и чистым по сравнению с чередой горьких утрат и тяжелых угрызений совести, которые мне пришлось пережить, став взрослой. У меня была Роанна, моя первая подруга-седайин, умеющая сглаживать острые углы моего вспыльчивого и резкого характера. У меня был мой бог; едва прочитав первую книгу по египтологии, я сразу поняла, что Анубис – мой «проводник». Некоторые некроманты выходили на свое последнее, выпускное Испытание, еще не зная, какой образ примет смерть; мне повезло больше.
Магической защите нас учили в помещении библиотеки или в большом зале. Некоторые из наших учителей знали свой предмет очень неплохо… Нет, все-таки даже в «Риггере» были свои плюсы. Было там что-то, что помогало мне выжить. Я не скучала по своим родителям. Чтобы скучать, нужно знать, чего ты лишен, а я этого не знала. И не знаю до сих пор.
Я резко тряхнула головой. Все, хватит воспоминаний, сейчас нельзя отвлекаться.
«Чего бы еще купить?» – подумала я, обводя взглядом витрину.
Я увидела полку, на которой лежал журнал с фотографией на обложке: Джаспер Деке стоит, прислонившись к кирпичной стене, на голове – художественный беспорядок. Старый журнал, старая фотография; на меня вновь нахлынули воспоминания. Усилием воли подавив приступ рвоты, я прогнала воспоминания; к этому времени я уже задыхалась от запаха, который исходил от немытого человеческого самца.
Раньше за этим прилавком стояла миссис Делароча, мрачно взирающая на закованных в ошейники детей из «Риггера». Мы бродили вдоль длинных полок с товарами, а она бросала на нас подозрительные взгляды, обдавая тебя вонючим дыханием, когда ты просил продать пачку сигарет. Мне даже показалось, стоит мне обернуться, и я вновь увижу миссис Делароча: юбка съехала набок, кофта застегнута небрежно, желтые зубы выпачканы в помаде, выцветшие глаза слезятся, и только гордо торчит крючковатый нос.
Я положила на прилавок конфеты и журнал. Бросив на меня любопытный взгляд, продавец выложил передо мной сигареты и зажигалку.
– «Зиджаан» заряжена. Вам нужна жидкость для зажигалок?
– Нет, спасибо.
Я заплатила новенькими хрустящими кредитками, не став переводить деньги через компьютер, потому что в детстве всегда платила наличными. Продавец протянул мне покупки и принялся отсчитывать сдачу – три отдельные кредитки. В этом магазине все цены выражались целыми числами – Гегемония никогда не опускалась до торговых наценок, как было принято в городах Свободной зоны. Там добывали деньги иным способом.
Конфеты и журнал отправились в мою старую рабочую сумку. В сумраке помещения ярко вспыхнул мой изумруд. Продавец испуганно дернулся. Увидев, как смешно реагирует на меня этот пузан, я едва подавила совершенно естественное желание рассмеяться. Футболка продавца была совсем грязной и едва прикрывала его волосатую грудь; на прилавке стояла полная окурков пепельница в виде голой красотки с растопыренными ногами, стыдливо задвинутая за настольный календарь, на котором было написано: «Сегодня (пропуск, первые две цифры года стерлись)…75 года». Я поежилась. Этому календарю уже двенадцать лет.
