«Вот тебе и волшебство, – Микаэль почувствовал разочарование. – Чуть помедлишь врага срубить, и собственный меч жизнь из тебя выпьет, как похмельный бражник – пиво из кувшина».
– Так вот что с тобой стряслось…
Под взглядом Микаэля Кристиан нахмурился, в глазах его появилось недоумение.
– Что? О чем ты?
– Этот малый, похоже, не единственный, кому такой трюк по плечу.
– Я не понимаю.
Микаэль объяснил, и удивление послушника сменилось испугом. Юноша вскочил с постели, словно подброшенный неведомой силой.
– Я?! «Зажег» к-кинжал?! Но как бы я сумел?! Меня уж точно никто такому не учил!
– Меня тоже, – негромко произнес Перегрин. – Странник многое постигает через опыт, учится на ошибках, но есть умения, которые приходят к нему сами собой.
– С… странник? Я?!
Кристиан осекся и снова сел на кровать. Лицо у него сделалось совсем растерянным, а на щеки вернулась бледность.
Микаэль взглянул на Перегрина, но тот успокаивающе покачал головой: ночной гость и впрямь с легкостью читал чужие чувства.
– Он потому и нужен твари?
– Ты умен, – Перегрин кивнул. – В легенде о Тени есть еще кое-что. Говорят, самая желанная цель для чудовища – отыскать странника-«родителя» и присвоить его силу. Но, чтобы преследовать «отца» на Тропе, нужно самому обладать даром прокладывать пути через Междумирье. Этот дар Тень может получить от другого странника.
Двигаясь плавно и точно, Перегрин спрятал клинок, подошел к открытому окну. С улицы тянуло зябкой ночной прохладой.
– Умение открывать двери в Междумирье не дается извне, ты живешь с ним всегда. Другой странник лишь подбирает ключ к твоему замку, и то, что ждало своего часа от самого рождения, вырывается и заполняет тебя до краев. Так было и так будет – во всех обитаемых мирах есть свои странники, дремлющие до поры. Большинство проживает недолгую жизнь и умирает с запертой внутри силой. Но иногда «ключик» и «дверца» встречаются в нужное время и в нужном месте.
– А ну-ка, хватит об этом, – проворчал Микаэль, покосившись на потрясенного юношу. – Любо тебе бродяжить – ну и бродяжь на здоровье, а парню голову не морочь. Он тут на своем месте, чужое ему ни к чему.
– Странник – это судьба, – Перегрин качнул головой. – Если Тропа позовет, ни я, ни ты его не остановим.
Внезапным порывистым движением он повернулся спиною к окну и быстро заговорил:
– Сюда идут. Я вернусь позже, и мы условимся, что станем делать. Пока будьте настороже, не оставляйте друг друга надолго, и если нападет Тень…
– Ворг, – сказал Микаэль, – тварь называет себя Воргом.
Он внимательно следил за Перегрином и не ошибся: тот не изменился в лице, но едва заметно вздрогнул. О чем-то недоговаривал их нежданный союзник. О чем же?
– Ворг и означает «тень», – почти прошептал гость. – На языке, который когда-то был для меня родным.
Не дожидаясь ответа ошарашенных людей, Перегрин опрокинулся через подоконник спиной вперед и исчез в разливающемся по улицам Шаттенбурга тумане. Миг спустя дверь в комнату отворилась, и на пороге показался вернувшийся отец Иоахим, за спиною которого маячил слуга барона Хорст.
Проснулся Кристиан с хриплым стоном. Ему снилась серая клубящаяся пелена, пожирающая мысли, чувства, обгладывающая душу, словно собака – кость. С огромным облегчением он понял, что лежит на смятой постели в комнате, которую делил с Микаэлем. Воин был здесь же, сидел возле кровати, держа на коленях меч, – похоже, вовсе не ложился спать. И сейчас вскинулся, потревоженный стоном Кристиана.
– Что случилось?
– Ничего, – выдохнул послушник. – Кошмар приснился.
– Приснился, говоришь… Как по мне, кошмар тут и въяве был.
Юноша фыркнул: неуклюжую шутку он понял, но смеяться не было сил. Да и тяжко на душе для веселья.
– Горазд ты спать, дружок. Время уж к обеду.
Кристиан не удивился. Слишком много событий для одного вечера и для одного человека. Нападение Ворга, появление странника, ночной разговор с Перегрином. Да потом еще и беседа с отцом Иоахимом, который долго расспрашивал, что случилось, и совсем не обрадовался рассказу о твари. Впрочем, это стало не последним его разочарованием, ибо, выслушав юношу, разгоряченный инквизитор сунулся к Девенпорту с намерением вразумить наемника насчет устроенной им «ловли на живца». А тот, взбешенный потерей двух бойцов, просто послал доминиканца ко всем чертям и хлопнул перед его носом дверью. Когда же опешивший священник начал в нее колотить, требуя ответа, Оливье посулился непременно отворить – но так, что каждый, кто за дверью стоит, может случайно расстаться с тыквой, которую самоуверенно величает головой. Иоахим счел благоразумным отступить.
А вот барон… этот вовсе не задал ни единого вопроса. Заглянул в комнату, постоял в дверях, разглядывая Кристиана, будто видел впервые, а потом ушел. Странное дело. Именно Ойген фон Ройц, как полагал юноша, был той силой, что могла переломить ситуацию в городе.
– Я хочу рассказать обо всем барону, – негромко произнес он и повторил с нажимом, чтобы у Микаэля не осталось никакого недопонимания: – Обо всем.
– А почему не мне? – раздался из-за спины знакомый голос.
Ну конечно же… Меньше всего Кристиану хотелось говорить с отцом Иоахимом сейчас. И дело не в том, что он чувствовал себя разбитым, словно накануне отмахал двадцать миль с мешком репы за плечами. Просто юноша не верил, что от такого разговора будет хоть какой-нибудь толк. Он тяжело повернулся, оперся спиной на стену: тело ломило, и силы еще не вполне вернулись к нему.
Заметно было, что и священник ночь провел не в блаженном сне: глаза покраснели, веки набрякли, обычно румяные щеки отливали желтизной. На мгновение Кристиану даже стало его жаль: все-таки уже немолод, лучшие годы жизни оставил позади… Чувство жалости исчезло, едва он вспомнил лютую злобу, исказившую лицо инквизитора во время допроса поляка. Как же он, забывшись, честил связанного пленника! А потом поджал хвост, едва его осадил возмущенный барон. Трус! Обычный трус!
– Так почему же не мне? – снова спросил инквизитор.
Послушник прикрыл глаза, собираясь с мыслями.
– Дело в том, – начал он, не поднимая век, – что вы в этой истории… лишний. Теперь – лишний.
– Не думаю, что понял тебя, юноша, – холодно сказал священник.
– Поняли, но боитесь это признать. Вы все время боитесь – может быть, всю свою жизнь. Боитесь решать и ошибиться в решениях. Заручаетесь чужим авторитетом, чтобы не нести ответ ни за что. Люди просят у вас защиты – вы же сулите им покровительство церкви.
– Но я и есть посланник церкви…
Кристиан не прервал своей речи, лишь повысил голос, перекрывая отца Иоахима:
– Это для вас лишь удобная ширма. Если поездка принесет хорошие плоды, вы представите их своей удачей, если же нет – обвините в провале кого угодно, но не себя. Потому и людям обещаете не свою помощь, но лишь слабую тень длани далекого Рима. Которому нет никакого дела до здешних мест. Горожане просят избавить их от чудовища, а вы боитесь даже допустить, что оно есть. Готовы убеждать всех и каждого, что ваша миссия имеет большое значение, но вот появилась возможность сделать нечто по-настоящему нужное – и вы струсили…
Он перевел дыхание и только теперь взглянул на инквизитора.
– Когда все стало очень просто, когда остались только два ответа – «да» или «нет», вы растерялись. Сегодня нужно решить, готов ли каждый из нас встать на пути зла. Если у человека достанет сил, он сделает это, и неважно, какие мотивы его ведут. Может, он не выносит зло, как Микаэль. Или же полагает, что сражаться с ним – его долг: таков, мне думается, фрайхерр фон Ройц. Или попросту стремится взять верх над всяким, кто бросает ему вызов, – так поступает Девенпорт. Но вы… вы не готовы сражаться и даже думать об этом не хотите. Поэтому вы лишний здесь… святой отец.
Последние слова Кристиан добавил по привычке: в том, что Иоахим достоин так величаться, он уже разуверился.
– И если вы боитесь решать, если боитесь хоть раз сделать то, к чему всю жизнь призывали других, как вам можно довериться? Зачем вы здесь? Для чего?
Из инквизитора будто выдернули стержень: он как-то разом вдруг обмяк, сгорбился, поник. Вокруг него словно колыхалась гнилая болотная вода, отдающая тухлятиной и ржой, и, хотя юноша не ощущал никакого запаха, ему хотелось зажать нос. Потом, так и не проронив больше ни слова, отец Иоахим повернулся и вышел за дверь.
И когда стихли в коридоре удаляющиеся шаги, Микаэль сказал:
– Вот это да-а…
В этих словах воина звучали и удивление, и растерянность, даже сверкнула искра иронии. Главное – протеста, несогласия не было, и юноше это показалось добрым знаком.
– Я хочу рассказать все барону, – снова произнес он.
– Хорошо. Только давай сперва поедим. Не знаю, как у тебя, а у меня брюхо здорово подвело.
