лежала фигура укрытой бесформенными складками женщины, положила белую розу на молитвенно сложенные мраморные руки. На этих руках уже лежала великолепная белая лилия, разглядела Одиль, и, судя по тому, что на ней ещё блестела вечерняя роса, с тем, кто её принес, они едва-едва разминулись. Белла на мгновение замерла, коснулась лилии, словно проверяя настоящая ли она, нахмурилась, но потом наклонилась ещё ниже и уместила два пирожка на подножие надгробия.
Мгновение ничего не происходило, но ждать пришлось недолго. Одиль едва успела прочитать сквозь полумрак надпись на мраморе, сообщавшую всем и каждому, что здесь покоилась благородная и могущественная Анхелика Лусия Альварес де Толедо, а также супруг её, благородный Андре де л’Анж, когда над лежащей фигурой замерцало тусклое сияние, и с плиты встал призрак – так, как, должно быть, мать Беллы встала бы ото сна. Опустив узкие ступни на подножие, она нежно погладила дочь по голове и присела рядом с ней. Увидев пирожок, призрак улыбнулся и взял его. Одиль затаила дыхание, уверенная, что призрачные руки пройдут сквозь настоянное на меду тесто так же бессильно, как только что – сквозь мантилью дочери, но пирожок остался в пальцах духа так, будто они были живые, только тоже замерцал.
Белла смотрела на мать неотрывно, а та опять ей улыбнулась, поцеловала дочь в лоб и опять легла на плиту. Призрачные руки снова сложились словно для молитвы, только пирожок остался между ними.
Белла ещё немного на неё посмотрела, а потом украдкой утерла глаза, встала и вышла к ним, аккуратно закрывая за собой калитку.
– Всё, – сказала она. – Теперь можно и в деревню.
Адриано и Ксандер пошли вперед, а Одиль задержалась, оглянувшись на могилу: второй пирожок так и остался лежать на холодном мраморе.
– Отец никогда не появляется, – вздохнула Белла, проследив её взгляд. – Но я всегда кладу. Мало ли, вдруг когда-нибудь…
– Может быть, он приходит там, у себя на родине, – попробовала её утешить Одиль. – Вдруг они приходят туда, где больше людей их вспоминают?
Белла зябко пожала плечами, натягивая поплотнее шаль.
– Не знаю. Я вообще про ту часть семьи ничего не знаю. И про Тосантос знаю только то, что Мерседес рассказывала.
– А разве твои не навещают?
– Что ты. Дедушка и дядя Луис только утром мессу отстаивают, – иберийка указала рукой с теперь уже пустым узелком в сторону алтаря. – Дядя Алехандро говорит, что мертвых не надо беспокоить, а дядя Франко… – Она снова глянула на могилу родителей. – Впрочем, может быть…
– Идете, девочки? – голос Адриано был очень гулок в пустом храме, и они обе вздрогнули и поспешили за ним.
По сравнению с тишиной церкви, где и потрескивание свечей казалось громким, шум в деревне стоял оглушительный. Одиль сначала побоялась, что им не удастся выскользнуть из церкви на главную площадь незамеченными, но когда они вышли-таки, поняла, что бояться было нечего. Посреди площади горели костры, через которые поминутно кто-то прыгал поодиночке и парами, носились визжащие от восторга дети, от души наяривали местные музыканты на радость куче танцующих, подбадривавших их полагающимися возгласами, и даже на паперти кто-то приплясывал и притоптывал, так что до новоприбывших никому дела не было.
А ещё тут была целая туча призраков. Крепкие мужчины и благообразные старухи, суровые старики и кокетливые молодки, и даже дети, хоть и немного: молодых вообще было заметно меньше пожилых. Они со вкусом поедали те же пирожки, одобрительно кивали особенно ловким танцорам, мимоходом гладили по макушкам бегающих детей – призрачные дети так и вовсе пытались присоединиться к играм своих живых сверстников. Но живые их не видели: шли мимо, не обращая никакого внимания, иногда даже проходили сквозь них, и только дети иногда вглядывались в призрачных гостей и дергали взрослых за рукав, указывая, но взрослые неизменно отмахивались или крестились.
От этого праздника мертвых, где мертвых-то и не замечали, Одили стало грустно, и она улыбнулась пробегавшему мимо призрачному парню, который отвесил ей низкий, хоть и немного шутливый, поклон и подал руку, приглашая на танец.
– Чуть позже, – отозвалась она.
– А вино тут есть? – деловито осведомился Адриано, бросив полный сожаления взгляд на какого-то чумазого мальчишку, умостившегося прямо на ступенях у входа и пытающегося играть на гитаре размером с него самого.
– Это Иберия, – фыркнула Белла, – тут вино есть всегда.
– Замечательно, – отозвался тот. – Тогда я поищу. И пирожков! Хочу духовных пирожков!
– Не духовных, а духовых, – поправил Ксандер, вглядываясь в происходящий вокруг хаос.
– А, неважно, – отмахнулся тот. – Возьму на всех!
И исчез прежде, чем они успели договориться, где встретятся; Ксандер даже дёрнулся ухватить его за рукав с этой целью, но Адриано нырнул в толпу как рыба в лагуну, и растворился в ней ещё быстрее. Оставалось понадеяться, что он вернется хотя бы на то же место, и какое-то время они постояли там, но он всё не появлялся, высмотреть его среди толпы темноволосых и смуглых людей было тем более нереально, а стоять, когда всё вокруг веселилось и танцевало, было скучно. Порешив, что сами постараются не потеряться, и что все они по возможности будут поглядывать в поисках блудного Адриано или посматривать на паперть, они втроём спустились в царство костров и праздника.
На площади они нашли и духовы пирожки, и вино, и разнообразное мясо, и танец – Белла не рискнула, хотя и поколебалась, а Ксандер и подавно сделал вид, что он тут ни при чём, но Одиль не выдержала, тем более что рядом с ней вынырнул её призрачный ухажер. Зато Белла с удовольствием попрыгала через костры – испытание, на которое Одиль и смотреть-то не стала бы, была б её воля, а Ксандер и подходить близко не стал: совсем уйти от огня тут было мудрено, но он постарался встать подальше от жарких и жадных языков пламени. Когда Одиль на него глянула, он напряжённо вглядывался в толпу и даже чуть-чуть покачивался с пятки на носок, словно готовясь рвануться с места в погоню – и тут-то, из этой тёмной массы людей, в яркий круг у огня на них выпрыгнул Адриано.
Брат выглядел так, будто за ним и в самом деле кто-то гнался. Волосы у него стояли дыбом, рубашка выбивалась из-под куртки, а один из рукавов самой куртки был порван. Впрочем, ран и синяков заметно не было: скорее возникало ощущение, что Адриано продирался через то ли чащобу, то ли пытающихся его схватить.
– Вы не поверите, – едва переводя дыхание, выпалил он, хватая Ксандера за плечо и опираясь на него, будто силы его
