Линдсей Лонгфорд
Дом у Русалочьего ручья
Обмахиваясь помятой газетой, которую она подобрала еще на автобусной остановке, Фиби сидела на крыльце дома и задумчиво разглядывала чемоданы, нагроможденные перед входной дверью.
Рано или поздно Мерфи вернется домой! Должен вернуться!
Фиби была готова поспорить на последний оставшийся у нее доллар, что он сейчас в городе. Ну, может, и не совсем на последний — после покупки билета на самолет и оплаты такси от аэропорта до дома еще оставалось пятьдесят долларов. Для кого-то это, возможно, будет весьма приличной суммой денег!
Старые качели возле дома издали протяжный скрип, и резкий звук показался оглушительно громким в тишине жаркого летнего дня.
Тело дочери подлетало к Фиби каждый раз, когда девочка отталкивалась от стены дома, раскачивая качели, и это движение стало своеобразным опахалом, помогавшим переносить невыносимую жару.
— Ты как легкий ветерок. — Быстрым движением руки она коснулась вздернутого носа дочери. — Спасибо, милая! — Фиби потрепала девочку по голове.
Потом взъерошила свои коротко стриженные мокрые от пота волосы, чтобы голове стало прохладнее. В этой жаре и совершенно невообразимой влажности они сами завивались в тугие непослушные кудряшки. Помада на губах давно растаяла, и вся остальная старательно наложенная утром на глаза и лицо косметика тоже исчезла. Если бы у нее еще оставались силы двигаться, она предпочла бы предстать перед Мерфи с ярко-алыми губами на счастливом лице.
Качели снова заскрипели, рассекая воздух.
— Мама, я хочу пить! Хочется чего-нибудь очень холодного и прямо сейчас.
— Терпение, Френсис Берд! — Фиби всегда разговаривала с дочерью как со взрослой. Она вдруг ощутила теплый, такой детский запах, исходивший от малышки, и прижалась щекой к влажному лбу девочки. Сколько приходится переносить во имя любви!
— Мам, я больше не могу терпеть! Я совсем сварилась! Так хочется лимонада! Со льдом.
В это мгновение Фиби многое отдала бы за возможность получить лед. Полное ведерко льда! Как приятно было бы провести кубиком льда вдоль по горячему лбу, вниз по шее, ощутить такую желанную прохладу на воспаленных висках.
— Надо хорошенько посмотреть, может, тут где-нибудь есть водопровод. — Она поднялась и взяла Берд за руку. — Это лучшее и самое простое, что мы можем сейчас сделать!
— Может, и найдется какой-нибудь кран, — вздохнула Френсис Берд и встряхнула головой, чтобы убрать с лица упавшую на глаза челку.
Внимательно глядя на дочь, Фиби подумала, что все женщины семейства Макаллистер чересчур много вздыхают — просто какая-то фамильная черта!
— Ну-ну, не стоит ныть! Пошли, это будет нашим настоящим приключением.
— А вот и не будет! — мрачно возразила Френсис Берд, вколачивая кроссовки в деревянные ступени лестницы.
После небольших поисков они обнаружили водопроводный кран на заднем дворе дома Мерфи.
— Как тут все заросло, — нахмурилась Фиби, разглядывая сорняки на участке, по которому уныло змеился старый шланг для полива.
Прихватив тяжелый и раскаленный от жары металлический кран нижним краем майки, она с трудом повернула его. Шланг кашлянул, фыркнул, но ожил и вдруг выплеснул на них обеих коричневатую теплую жидкость.
— Фу, какая горячая! — запротестовала Френсис Берд.
— Так всегда в шланге, — возразила Фиби. — Подожди, сейчас сольется, и пойдет холодная вода. И тогда ты будешь вся мокрая, моя дорогая.
Она улыбнулась дочери, стараясь казаться жизнерадостной.
— Нет, это ты будешь вся мокрая!
Пока теплая вода стекла, Фиби держала шланг, чтобы девочка могла вымыть руки. Потом она зажала конец шланга, и резкая струя фонтана метнулась ввысь. Серебристые брызги сверкали на волосах дочки, образуя радугу. Пересохшая земля с трудом впитывала влагу, и у их ног тут же образовалась лужа.
— Вода! Вода! — напевала Френсис Берд, шлепая ногами по луже. Впервые за весь день она, наконец, казалась счастливой, и Фиби не стала мешать ей. Им некуда торопиться, пусть малышка поиграет.
— И очень холодная вода. — Мать уже отпустила струю воды, чтобы дочка могла напиться вволю.
Когда Фиби в конце концов закрыла кран и аккуратно свернула шланг у стены дома, она чувствовала себя гораздо лучше, однако мысль о возвращении к парадному крыльцу дома Мерфи вновь заставила ее сердце тоскливо сжаться. Где же он? Почему еще не вернулся домой? Что, если он так и не появится до самой полуночи? А вдруг он вообще уехал из города? Пожалуй, ей все-таки следовало позвонить, прежде чем приезжать сюда.
Но она не могла! Действительно не могла!
У каждого человека есть свой предел прочности и терпения, и она, похоже, своего уже достигла…
Фиби со вздохом опустилась на ступени крыльца позади дочки. Теперь им, по крайней мере, не так жарко…
Солнце начало скрываться за высокими кронами старых дубов напротив дома Мерфи, когда Фиби услышала шум приближающейся машины. Она еще не успела собраться с духом, а Мерфи уже выбрался из своего темно-синего пикапа и неспешно направлялся к дому.
Он вообще никогда не торопился, двигался по жизни медленно, но безостановочно, как ледник.
— Привет, Мерфи. — Фиби осталась сидеть, опасаясь, что у нее подогнутся колени, если она встанет. — Давно мы с тобой не виделись, да? Я вижу, дел у тебя очень много.
Застиранная чуть не до дыр рубашка Мерфи была мокрой от пота. Единственная чудом уцелевшая застегнутая пуговица не скрывала мощной груди, покрытой выгоревшими на солнце золотистыми волосками. До невозможности истрепанные джинсы непонятного цвета… Фиби поспешно отвела взгляд — ее мысли, определенно, начали принимать ненужное направление.
Он остановился у подножья лестницы и немного подался вперед.
— Надо же, кто пожаловал! Что привело тебя в наше захолустье в такую жару, Фиби?
Он дотронулся до ее голой коленки длинным мозолистым пальцем, усмехнулся и отступил назад, скрестив руки на груди.
— Ты гостеприимен, как обычно! — Фиби обняла дочь и прижала ее к себе. Надо было все-таки не лениться и накрасить губы! И как обидно, что ноги у нее выпачканы в грязи! — Даже не спросишь, как я поживаю? Или что у меня нового? Сколько лет мы не виделись? Восемь, да?
Он помолчал, словно подсчитывал в уме прошедшие годы.
— Да. Похоже, восемь. В гости ко мне приехала?
Его темные вьющиеся волосы покрывала красно-синяя бандана, завязанная узлом на затылке, но одна непокорная прядь, почти добела выгоревшая на солнце, падала на щеку. Мерфи перевел взгляд на девочку:
