сколько раз поджигали?
Я знал, о чем спрашивал. Это была беда здешней округи. После того, как народу объяснили, что учение Основоположников не живет и побеждает, а напротив, насквозь ложное, народ кинулся зарабатывать, способами как законными, так и не совсем. Бывшие прорабы и инженеры по системам канализации и водоотведению, забыв, как по двадцать лет строили несчастную панельную девятиэтажку, кинулись захватывать «вкусные» места и «лепить» офисные здания и жилье «европейского уровня» со скоростью, при развитом социализме, невиданной. А место, где доживали свой век двухэтажные «деревяшки» оказалось просто «золотым».
Расположенное между двумя основными магистралями района, а до метро, буквально, пять минут неспешным шагом, оно просто манило строителей, в одночасье ставших «девелоперами». И бараки начали самовоспламеняться, да еще с такой регулярностью, что несчастные жители последние несколько месяцев, организовав систему дежурств и оповещения, были вынуждены спать в одежде и с документами в карманах, чтобы успеть выскочить из дома при очередном поджоге. История была в городе известной и скандальной. Почти в каждом бараке можно было найти пару-тройку закопченных пятен-следов вовремя замеченных поджогов.
Одного поджигателя поймали, но заказчика установить не удалось, мужчина молча «сел» на два года. Власти разводили руками и говорили о демократии и рыночных отношениях. Нет, застройщики предлагали «по доброму» решить вопрос. Но, как я понимаю, понятие «доброго» у строителей и жильцов сильно различалось. Среди бараков треть считалось общежитиями, жильцам которых строители были готовы хоть сейчас выделить новое жилье на окраине города, но по нормам общежития, то есть по шесть квадратных метра на одного прописанного.
— Нас два раза поджигали — мрачно произнесла моя собеседница.
— Вот видите — я наклонился к ее уху и заговорил трагическим шепотом: — а по нашей информации теперь строители нанимают малолетних пацанов, чтобы те все бараки подожгли одновременно. У вас дети есть?
— Дочь у меня, четырнадцать лет, — женщина испуганно прижала ладонь ко рту.
— А они пацанов нанимают, потому что для малолеток ответственность уголовная не предусмотрена, — продолжал я шепотом накалять ситуацию: — а вчера они на человеке у вас под окнами тренировались. Вот натаскают пару десятков ребят, еще какого-нибудь прохожего поймают в темноте и сожгут, а потом все бараки сразу подпалят, и не факт, что вы выскочить успеете. А без жилья вы никому не интересны будете, никаких новых квартир. Дадут такие же бараки в бывшей воинской части за городом, и этому счастливы будете. А сгорит если кто при пожаре, так еще лучше! Нет человека, нет и нужды его расселять, правда? А вы говорите- подумаешь бомжа спалили. До свидания, пойду я дальше.
Через десять минут, не получив никакой стоящей информации в других квартирах, я вышел из общежития и завернул за угол.
— Милиционер, милиционер, подожди, — услышал я в спину. Я обернулся. Из узкой форточки окна на первом этаже высовывалась моя давешняя собеседница и манила меня к себе.
Когда я подошел, женщина, тревожно бросив взгляд окрест, зашептала:
— У меня приятельница в пятом доме живет, Любка Первушина. Так она сегодня мне жаловалась, что у ее мужа из «Жигуленка» пацаны ведро бензина слили. А муж ее видел, как сливали и одного пацана узнал, это Костя Кореец. Только никому не говорите, что я вам сказала, а то мне не жить.
Поблагодарив смелую женщину, я продолжил обход квартир, рассказывая в некоторых адресах свою версию о массовом поджоге, хуже все равно не будет.
Через час я добрался до восьмого дома. Судя по нетерпению, с которым господин Первушин пытался захлопнуть передо мной дверь, скороговоркой пробормотав, что ничего подозрительного он не заметил, супруга его дома отсутствовала и мужик торопился спокойно, в тишине, попить пивка.
— А что вы мне не рассказываете, что с вашей машины бензин слили, а дорогой товарищ?
— Да никто ничего не сливал, болтают люди.
— Ну тогда придется пройти со мной в отдел. У вас тут поджигатели весь район пытаются спалить, а вы информацию скрываете, нехорошо.
— Да это пацаны соседские, в мопед наверное заправить …
— Давайте, мы сами разберемся, куда похищенный у вас бензин пошел.
— Скажете тоже, похищенный, — мужик обреченно пропустил меня в квартиру — проходите на кухню.
Как я и думал, на кухне у Первушина напрасно грелась без хозяина трехлитровая банка пива. Поняв, что от меня не избавиться, мужчина быстро рассказал мне о произошедшем и подписал протокол, в конце указав, что ущерб является для него незначительным и никого привлекать к ответственности он не желает. Картина вырисовывалась следующая — около восьми часов вечера он увидел в окно, что два пацана, возрастом около четырнадцати — пятнадцати лет волокут наполненное чем-то ведро мимо его дома.
За углом, откуда вышли мальчишки, Первухин держал старую «копейку». Снедаемый любопытством, свидетель вышел осмотреть свой транспорт и обнаружил, что лючок бензобака открыт, а приборная доска автомобиля сообщила хозяину, что количество бензина в баке стало явно меньше. Одного из пареньков Первушин узнал, благодаря характерной внешности. Это был Костя, кореец по национальности, который жил с родителями через два двора от восьмого дома. Описать второго подростка свидетель не мог, пацан да пацан.
Молоденькая инспектор отделения по делам несовершеннолетних ожидаемо сообщила мне что фамилия Кости — Ким, а также, покопавшись в своих записях, дала данные на пятерых друзей Кости, с которыми он совершал мелкоуголовные проступки, которые и привели Константина на учет в ИДН.
— Скажите, Настя, а кто из пацанов не упертый, кого можно разговорить?
— Знаете Николай, наверное Сережу и Гену, они легче идут на контакт.
— А кто из них с Кимом больше дружен?
— Пожалуй, что Гена.
— Настя, а вы не могли бы на завтра вызвать Сережу и Гену, а потом и Кима с родителями к нам, но только вразброс, чтобы интервал был час-полтора между их появлением. Если можно Гену первым и сделайте так, чтобы родители с вами беседовали, а Гена в коридоре остался. Родителей хотя бы на полчаса у вас в кабинете продержать надо.
— А что они сделали?
— Бомжа вчера сожгли, слышали? Похоже, что они.
— Да вы что! Какой ужас. Хорошо, договорились, сделаю, как вы сказали.
На следующее утро я
