подростку в присутствии педагога. Да она же первая крик поднимет. Вон же ее подпись под протоколом, все, о чем с Геннадием говорили, там досконально записано. А ведро с водой как кабинета стояло, так и стоит. Можете сами убедится, что я правду говорю.
Родительница с криком, что найдет на меня управу, выметнулась из кабинета, за ней ушел начальник розыска.
— Ты конечно молодец. Раскрыл дело на следующий день. Наверное, на премию рассчитываешь?
Я снова попытался вскочить, но был остановлен:
— Да сиди ты…
— Нет, Владимир Александрович, не рассчитываю. Просто получил информацию и, как смог, ее реализовал.
— А реализовать в присутствии родителей ты не мог? Девочку эту из ИДН еще вовлек.
— Владимир Александрович, но вы ведь прекрасно знаете, что было бы в присутствии родителей — ничего. А педагогу, по большому счету, все равно. Не бью несовершеннолетнего, не ору на него, не угрожаю — ну и ладно. И все законно.
— Ты не считай себя самым умным, сейчас такой шквал жалоб в прокуратуру пойдет. И не улыбайся так, ты уже здесь оказался после твоих комбинаций с прокуратурой. Поэтому давай так — мне до пенсии год остался, поэтому прошу тебя, пока прошу, с комбинациями завязывай. Мы поняли друг друга?
— Так точно.
— Кстати, насчет комбинаций. Завтра в половине десятого утра пойдет машина в городское управление, начальника следствия повезет с делами. Ты на нее садишься и едешь до Центрального отдела. Туда завтра фигурантов с рабочего поселка доставят, будут следственные действия проводить, мне следователь звонил, что твое присутствие обязательно. Все понял?
— Понял.
— Если понял, то иди.
Утром в коридоре Центрального отдела меня встретили знакомые до боли и мрачные до невозможности лица Мансура, Пети, Серого, и других товарищей, участвовавших в похищении должностного лица при исполнении им служебных обязанностей, то есть меня, любимого. Очевидно прокуратура области решила кардинально разобраться с этим инцидентом, имеющим большой общественный резонанс, раскачанный одной моей знакомой журналисткой. К моему удивлению, возле каждого «бойца» сидел персональный конвоир в форме.
Я подошел к конвоиру Мансура и поздоровавшись, показал ему специально купленную на рынке пачку «Мальборо»:
— Пойдем, покурим.
Милиционер с сожалением кивнул на «подопечного».
— А ты его с нами возьми, он в туалет очень проситься.
Возле туалета я протянул сержанту пачку сигарет:
— Ты пока покури, а он свои дела в туалете сделает, я его охранять буду.
— А ты кто?
Я показал «ксиву»:
— А я опер, которому они здоровье подорвали.
Милиционер понимающе заулыбался:
— А, давай, но только без следов и пять минут у тебя.
В туалете Мансур обреченно встал у стены:
— Че, ментяра, бить будешь? Ну давай!
— Слушай меня внимательно. Я даю показания на Петю и Серого, по ним и так доказательства есть, они не отскочат. Тебя и остальную твою кодлу я не опознаю. За это ты забываешь о существовании вот этих объектов (я показал записку с адресами квартир моей любимой женщины) и всех их обитателей. Договорились?
Мансур думал не долго:
— Договорились. Но о тебе, мусор, я не забуду.
— Буду ждать. Только знай — если «кинешь» меня, я показания изменю, скажу, что вы на меня давили. Сколько по твоей статье вам корячиться?
Мансур сплюнул:
— Ладно, закрыли тему.
Вечером Петя и Серый, уверенно опознанные мной среди подобранных похожих статистов, отбыли в изолятор временного содержания, остальные члены бригады были отпущены под обязательство о явку по вызову к следователю, а я отбыл по месту несения службы, потому, как ежедневно вещал на оперативках мой непосредственный начальник «Рабочий день опера заканчивается тогда, когда об этом ему сообщит руководство» (конец цитаты).
Около девяти часов вечера я сидел и слушал, как мой сосед по кабинету на пару с Настей из ИДН опрашивали Костю Корейца, который, узнав, что его друзей забрали в милицию, не придумал ничего умнее, чем сбежать к родственникам в Казахстан. Но дальше железнодорожного вокзала уехать беглецу не удалось. Узнав, что подросток в розыске, сотрудники линейного отдела милиции недрогнувшей рукой оформили Костю в спецприемник для несовершеннолетних. Несколько часов, проведенных за железными решетками в компании малолетних бродяжек, а также казенная перловка на завтрак, выветрила из гражданина Кима-младшего всю блатную романтику, поэтому общался он охотно. Бросая опасливые взгляды на папу Кима, который бесстрастной восточной статуей сидел на стуле рядышком. За время беседы мужчина ничем не выдал своего отношения к случившемуся, только периодически сжимались жесткие кулаки и вздувались толстые вены на руках.
— Неделю назад мы сидели за вторым домом с гитарой. Подошел здоровый мужик, ну реально огромный. Попросил гитару, сыграл нам пару песен из Круга, потом сказал, что вышел недавно из «зоны», отсидел десять лет. Тут к нам парни с «Гробов» подошли, у них недавно с «зоны» двое откинулись, они нас старше, и стали нас «щемить» в последнее время. Их человек десять было. Ну мы думаем, что все, сейчас деньги заберут и гитару отнимут. Тут этот мужик что-то отсидевшим по «фене» сказал, так они сразу извинились и ушли. Кстати, с тех пор на наш квартал не приходили. А мужик сказал, что он в нашем городе «уработает» любого бойца, и сейчас собирается брать «под крышу» районный рынок. Но ему нужна бригада, и если мы хотим, то он нас натаскает и сделает настоящих бойцов. Сказал, что раньше он был дохлый, как мы, но на развалинах старого дома нашел книгу по восточному искусству боя, провел несколько ритуалов и стал таким здоровым. Ну мы конечно захотели в бригаду. Тогда он сказал, что если мы казним человеческий мусор, который лишний на этой земле, то бойцами мы станем сразу, за один вечер.
Ну мы ему сказали, что на стройке старик-бомж живет. Мужик приказал достать бензин, остальное, мол, сам принесет. Ночью нам указывал, как деда разложить, что сделать. Дед даже не сопротивлялся, только просил отпустить его, и он сразу уйдет. Так страшно было, мы уже не хотели бойцами становиться. Но этот мужик, если днем веселый такой был, улыбался все время, то ночью мы уже боялись его
