своего волка.
Он не успевает ответить. Как из-под земли появляются оранжевые светящиеся цепи, они извиваются как змеи и опутывают нас. Руки, ноги, в одно мгновение заключены в кандалы.
— Их не разорвать, — голос Алифара по-прежнему спокоен.
— Конечно, нет, сынок, — раздается где-то совсем рядом. Этот кряхтящий голос не спутать ни с кем.
— Бурхан! Вонючий предатель! — кричу, ногти впиваются в ладони. Вот теперь во мне клокочет ярость, желание разорвать на куски мерзкого предателя.
— Презренная самка, заткни гнилую пасть. Иначе немедля отправишься к праотцам, — рычит. Раздается хлопок и помещение озаряется неярким светом.
Мы находимся в какой-то пещере, тут только земля и больше ничего не разобрать. И еще эти магические цепи, что сковывают нас.
— За эти слова я буду убивать тебя с особой жестокостью, — невозмутимо изрекает Алифар.
— Ты так и не понял сынок, что твоя песня спета. Видит солнце, я боролся за тебя как мог. Возвел тебя на трон, поддерживал все начинания. А ты из воина превратился в похотливого пса, волочащегося за течной самкой. Таким не может быть правитель.
— Кем ты себя возомнил! — восклицает Саваб. — Кто ты такой, что можешь рушить судьбы?
— И у тебя был шанс, блохастый выродок. Если бы поступил, как велено, то получил бы трон. Но ты предпочел пойти против меня. Против устоев которые я со старым Владыкой воздвигал так долго. Мы строили империю, а вы решили, что волкам нужны чувства. Тем самым меняя всю концепцию Шантары. А мои видения, из года в год твердили одно — это приведет к гибели страны. Волки пустыни — это воины. И ни одна самка никогда не займет место подле них.
— Не тебе решаешь, кому и как править? Ты не Владыка! — выкрикиваю с ненавистью.
— Именно я правил Шантарой при старом Владыке. Я был за кулисами и руководил. С Алифаром все стало намного сложнее, но я не терял веры, что и он покорится моей воле. Я работал в этом направлении. Но теперь уже будет по-иному. Вы пойдете кормить червей, я уничтожу Бадрию, заберу ее силу себе. И Шантара будет спасена, когда лояльный и мудрый владыка взойдет на трон. И я буду верой и правдой ему служить!
— Так ты же сам воспылал чувствами к моей матери! Как ты можешь обвинять волков, что они тоже хотят чувствовать? — даже в полумраке видно, как его лицо перекосило.
— Это иное. Зухра удобна для меня. А проявление излишней чувствительности, пропадет с твоей смертью, Бадрия. В отличие от этих двух глупцов, я понимаю, что болен и хочу излечиться.
— А кто удобен для тебя на посту Владыки? — Саваб скалится, в темноте сверкают белоснежные клики. Он все пытается разорвать цепи. — Шаиль, выходи, я чую твой смрад. Нет смысла прятаться.
Наступает тишина. Только слышно наше дыхание. Раздаются шаги, и рядом с Бурханом возникает Шаиль. За ним тенью стоит Марыся.
— Ты заслуживаешь перед смертью узнать правду, — Шаиль и не скрывает своего триумфа. Он буквально светится от счастья. — И за веру в меня, за дружбу, я позволю тебе, Саваб, отправиться к солнцу без мучений. Ты был так доверчив, что управлять твоими действиями было до смешного просто. А твоя Натали оказалась поистине отличной самкой, до сих пор помню, как вонзался в ее упругое тело, — предатель хохочет, так жутко, что тошнота подступает к горлу. — Не отказался бы и сейчас, опробовать сочную девку. Алифар, — хохочет так, что не может говорить, — поделишься, по старой дружбе, куда ты ее спрятал…
Саваб орет нечеловеческим голосом, душераздирающей болью пропитывается все пространство. Он рвется на цепях, бьется в агонии, но путы держат слишком крепко.
— Шаиль! Что ты такое говоришь! — Марыся подходит ближе к волку. — Какая еще Натали! Я ведь есть у тебя!
— Закрой пасть, не тявкай, — бьет ее наотмашь и она с возгласом удивления падает на землю. — Чувства? Марыся, ты действительно верила, что у меня нечто подобное есть? Ты была послушной самкой, исполняла все приказы, и за это я щедро покрывал твое тело. А теперь, ты лишь бесполезный мусор под моими ногами, — Переводит взгляд на нас, — Алифар, Саваб, я дождался момента, когда смогу вдоволь насладиться вашей кровью.
— Это ты сжег деревни. Ты без моего ведома уничтожил город! — Саваб катается по земле, сдерживаемый цепями. Отчаяние настолько сильное, что у меня в груди разливается кислота. Она превращает вдыхаемый кислород в яд.
— Конечно, ты был слаб. Ты не хотел действовать радикально. Все было жалко, волков, которых ты даже не знал. Если ты стал мятежником, так имей силу быть им до конца. А так это было лишь тявканье. Бурхан сказал мне, где взять оружие. Давал силы, а ты лишь был нашей марионеткой. Нам было выгодно действовать от твоего лица. Ты жалкая шелудивая псина. Даже твой брат был безжалостен с врагами, и в некоторые моменты я уважал его как противника. Но цели… ваши низменные цели, — морщит нос, — Народ надо держать в страхе, никаких чувств, эмоций, только страх и преклонение.
— А ты хотел, чтобы преклонялись перед тобой! — не выдерживаю, его мерзкого монолога. — Зависть съедала тебя, когда ты смотрел на успехи братьев.
— Не зависть, самка, — смотрит на меня, как на пустое место. — А жажда справедливости. Я сын провидца! Я достоин стоять во главе страны. У меня было все, кроме этих чертовых меток.
— Сын кого? Бурхана? — Саваб начинает истерически хохотать.
— Именно. Отец нашел меня, когда я вырос в настоящего воина. Именно он сказал мне, что я должен править, а он всегда будет подле меня. Но если тебя Саваб удалось устранить, то Алифара пришлось проталкивать. Метки делали свое дело. Но мы надеялись им управлять, а после свергнуть. И сейчас идеальный момент, Бадрия тут, значит, и сила ее перетечет ко мне, и тогда никто не усомнится, кто есть истинный Владыка! Я сделаю Шантару такой, какой она должна быть!
— Горжусь тобой, сын! — Бурхан подходит и хлопает по спине Шаиля. — Не думал, что случайная связь с самкой, которую я придушил сразу после твоего рождения, подарит мне достойного воина.
Дальше их голоса превратились в шум. Отец и сын пели оды друг другу. А меня
