на твоем лице печали, — отметил я.
— Так ее и нет, — хмыкнул оперативник. — Я нахожусь на своем месте, мне другого не надо. Вот от прибавки оклада я бы не отказался, это да, что же до мягкого кресла и таблички на двери…. Мне по душе свобода, а не совещания в главке и груды отчетов. Но не это главное. Я — не Колька, я сразу тебе все прямо скажу, а дальше будем решать, как и что. Идет?
— Только «за», — поднял, как в школе перед ответом, руку я. — Излагай.
— В начале нашей беседы было упомянуто то, что я служитель закона. — Павел снова взял со стола перстень и глянул на меня сквозь его дужку.
— Было, — подтвердил я. — И?
— И это на самом деле так. — Оперативник подбросил перстень на ладони, а после убрал его в карман джинсов. — Я служу вышеупомянутому закону, как и тысячи других сотрудников правоохранительной системы Российской Федерации. Людскому закону, отмечу особо. Но с одной разницей — наравне с этим я и мои коллеги из Отдела чтим и другой закон, тот, что носит условное название Покон. Такова уж специфика нашей службы, Валера. Да, мы защищаем и охраняем людей от существ, живущих в Ночи, но иногда вектор меняется. Иногда люди являются злом большим, чем те, кто к человеческой расе не относится. А закон при этом все равно остается законом, как бы он ни назывался. Главное — чтобы не пострадали безвинные и были наказаны виновные, остальное — частности.
— Принципиальность сотрудников Отдела вызывает у меня восхищение, — поторопил его я. — И все же — ближе к делу.
— Ты хороший парень, Валера, — произнес Михеев. — Нет в тебе изначального зла и жадности, что при твоем новом статусе достаточно серьезное достоинство. Мы, что таить, думали, что первым делом ты начнешь золото на пару с артефактами копать со страшной силой и ими торговать, ибо слаб человек и корыстолюбив. Но нет, ничего такого за тобой замечено не было. Похоже, ты берешь только то, что твое по праву или само идет в руки. Ну а что двух остолопов Шлюндта призраку скормил — это в чистом виде самозащита была.
— О как, — слегка ошарашенно произнес я. — Вы в курсе?
Интересно — откуда? Или он сейчас меня «на попа» взял, а я, дурак, и раскололся?
— Само собой, — фыркнул оперативник. — Все тот же Колька сразу сказал, что это твоих рук дело, вопрос был только в том, как и за что ты их убил. От этого зависело, что с тобой дальше делать. Мы проверили, всё в рамках правил, потому дальше крутить эту тему не стали. Самозащита же. Ну а что до суда и всего такого прочего… Я же говорю — для нас важнее торжество справедливости в ее чистом виде, чем никому не нужные формальности. Да и потом — сомневаюсь, что хоть один суд примет к рассмотрению дело об убийстве двух граждан путем умерщвления оных руками призрачной твари, сторожащей сокровища. Кстати, в твою пользу говорит и тот факт, что сами сокровища остались на месте.
Нет, не «на попа». Сдается мне, лесовик язык развязал и все как было выложил.
— Да и у князя ты тогда себя вел достойно. По-хамски, но достойно. Хотя, ради правды, я тоже с этими паршивцами особо никогда не церемонюсь, даже тогда, когда перевес сил не в мою пользу. Не люблю я их. Скользкая публика. Гули уж на что мразота, а и то получше этих расфуфыренных типов будут. Правда, я до сегодняшнего дня понять не мог, зачем ты все-таки с ними контракт заключил. Ты же молчишь, как партизан на допросе, все в тайны играешь. А скажи ты мне с самого начала, что к чему, может, и карта бы по-другому легла.
— Не люблю откровенничать без нужды с кем-либо вообще, — признался я. — Нет у меня такой привычки.
— Может, оно и правильно. — Павел одобрительно глянул на официанта, поставившего перед нами по большой чашке кофе и крутящуюся трехступенчатую вазочку с пирожными. — Ого! А мы не лопнем?
— Не должны. — Я ухватил одно из них. — Паш, к чему была вся эта преамбула? Ты вроде сказал, что не любишь наводить тень на плетень, а сам время тянешь. Давай уже, излагай условия, на которых Отдел мне поможет.
— Первое — слово «поможет» здесь не очень подходит, — поморщился оперативник. — Мы… Вернее — я, так будет правильней. Я сделаю все, чтобы ты вышел с этого кладбища живым. Это раз. Я постараюсь сделать так, чтобы ты смог получить ту побрякушку, что тебе так нужна. Это два. Но при этом никаких гарантий ни по первому, ни по второму пункту я тебе не дам. Не имею такой возможности. Владения мертвых — та область, где никогда не знаешь, что и как получится. Может, все пройдет гладко на удивление, а может, наши кости еще долго будут таскать между могилами кладбищенские собаки. Одно могу пообещать наверняка — в случае чего я умру раньше тебя, перед этим сделав все для того, чтобы ты остался в живых.
— Все это звучит очень и очень мрачно. — Я отложил в сторону только-только взятое пирожное, аппетита после слов оперативника у меня как не бывало.
— Мрачно? — Михеев же наоборот, с видимым удовольствием лакомился кондитерским изделием. — Что ты, дружище! Это я еще лакирую поверхность, поверь.
— Бодрит. — Я отпил кофе. — Ладно, это все прелюдия. Теперь я хочу услышать цену.
— Не вопрос. Она стандартная для мира Ночи. Ты ведь наверняка уже понял, что такие пустяки, как золото, интересуют только вурдалаков и им подобных, сущности посерьезней предпочитают другую валюту. Мы к этим сущностям не относимся, но раз этот мир и наш тоже, то плату берем наравне с ними. С волками жить — по-волчьи выть.
— Ты о душе, что ли? — опешил я.
— Кха! — поперхнулся Михеев. — Ты совсем сбрендил, Швецов? Какая душа? Ты за кого нас держишь? Нет, конечно. Услугу ты нам будешь должен. Одну услугу! Открытый вексель, так сказать, стандартная расценка. В какой-то день, в урочный час мы предъявим тебе этот счет, и ты обязан будешь его закрыть. Может, это случится завтра, может, через год, может, вообще никогда — кто знает? Но когда мы потребуем плату, «нет» прозвучать не может.
— Нечто подобное у меня пытался выторговать Шлюндт. — Чашка брякнула о блюдце. — И получил отказ.
— Правильно, — одобрил Михеев. — Поверь, кому-кому, а ему веры нет. Никогда не знаешь, в какой момент он нож в спину может воткнуть.
— И сейчас
