извинением мне может служить лишь то, что барон предлагал мне пятьсот салемов за леди Ровену, и я подумала, что, обменяв первый раз вдовью долю дочери на тысячу салемов, вы в этот раз возьмете дешевле!
Герцог побагровел от злости.
– Леди Катрин! Вы отдаете себе отчет, с кем вы разговариваете? Вы с ума сошли? Вы обвиняете мою жену, вашу правительницу в такой мерзости? Да я вас в монастырь на покаяние сошлю!
Ори-ори, сделать ты мне ничего не сможешь, слишком любишь деньги. Но уточнить все же следует. Про герцога говорили, что он человек чести… Так что, может быть, до него дойдет…
– Ваша светлость, а не расспросить ли вам барона Фуста? Более того, я видела, что вас смутил брачный договор леди Ровены. У меня есть живой свидетель этого мерзкого поступка герцогини.
Герцог опешил…
– Вы утверждаете…
– Дорогой! Ты обещал защищать меня, а сам позволя…
– Молчать!
Ого, как рявкнул! Просто восторг!
– Я утверждаю, ваша светлость, что графиня Мариза выдала свою дочь за старика, который вам, ваша светлость, в отцы годился, и при этом разрешила оставить свою дочь без вдовьей доли. За тысячу салемов ей лично в руки.
– Дорогой, она пытается оговорить меня, а ты позволяешь!
– Мариза, если ты еще раз откроешь рот без позволения, в монастырь поедешь ты. Ты поняла меня, дорогая? Хорошо поняла?
Побледневшая Мариза молча кивнула. Похоже, что герцог просто в бешенстве. Хоть и не повышает больше голос.
Все молчали.
Герцог позвонил в колокольчик и сказал вошедшему в кабинет секретарю:
– Бойл, пригласи барона Фуста в… ну, в сиреневую гостиную.
До возвращения Бойла все молчали и дышали через раз. Мне тоже было страшно. Дергать льва за хвост – не самое умное занятие. Но и разрулить ситуацию нужно было обязательно. Нельзя давать герцогине шанса промыть мужу мозги.
– Где ваш свидетель, леди Катрин?
– За дверью, ваша светлость. Это леди Шайд, бывшая фрейлина вашей супруги.
– Дамы, вы все сидите здесь, в присутствии Бойла и не открываете рот. Ни одна из вас! Вы поняли мой приказ? За ослушание – монастырь на полгода. Вас, дорогая моя, это тоже касается! Мариза? Ты услышала меня?
Побелевшая герцогиня согласно покивала головой. Кажется, в этот раз она собиралась плакать совсем непритворно.
– Бойл, садитесь и следите: никаких разговоров!
С этими словами герцог оставил нас.
* * *
В полной тишине, прерываемой только редкими трагическими всхлипами Маризы, мы ждали. Ждали долго…
Леди Ровена молча перебирала четки, леди Росса в углу, кажется, тоже молилась. Я после довольно сильной вспышки страха успокоилась и размышляла. Я понимала, что герцог может меня сослать в монастырь или наказать как-то еще, но сильно надеялась на две вещи. Деньги и честь аристократа.
Даже вспомнила о его предложении Маризе, дурацком с моей точки зрения, но абсолютно идеальном с точки зрения бытующей здесь морали. Ведь графиня-мать удивилась, когда поняла, кто именно может стать ее мужем. А это значит, что ни разу за все долгое время их знакомства Гитан Грижский не дал понять чужой жене, а потом вдове, что неравнодушен к ней. Явно слово «честь» для него – не пустой звук. А его любовь к деньгам… А кто их не любит? Чести герцогской это не роняет.
Не знаю, сколько реально прошло времени. Мне казалось, что долгие часы…
Герцог появился в дверях кабинета молча, совершенно спокойный и, кажется, слегка пьяный.
Секретарь вскочил при его появлении, на наши дамские попытки встать герцог махнул рукой, запрещая подниматься.
– Бойл, устройте на ночь во дворце леди Ровену и эту даму. – Он невежливо ткнул пальцем в леди Россу. – Все удобства и горничные, ужин в комнату… Ну, вы сами разберетесь. К дверям приемной поставьте солдат. И не дай бог кто-то попытается войти… Вы тоже ждите меня вне приемной.
Бойл молча поклонился.
Мне стало жутко. Почему он не отпустил Ровену домой? Что наплел ему барон? Почему он удалил секретаря? Зачем солдаты?
Ровена и леди Росса удалились, сопровождаемые секретарем и герцогом. И я услышала, как на двери приемной комнаты герцог лично задвинул засов. Может, он боялся, что разговор могут подслушать? Или что? Я нервничала все сильнее…
Гитан Грижский вернулся в кабинет, прошел и сел на свое место, за огромный письменный стол, заваленный свитками и листами, в кресло с высокой спинкой, которую украшала резная золоченая герцогская корона.
– Дорогой… – нежно начала герцогиня.
– А ведь я любил вас, Мариза… Вы всегда казались мне неземным созданием, чуждым пошлости, злобы, вульгарности. Вы были как чистый глоток воды, всегда на высоте, всегда элегантная и любезная… Такая красивая и недоступная…
Опять воцарилась тишина. Я боялась нарушить ее неосторожным звуком. Предсказать реакцию герцога сейчас было невозможно.
– Зачем вам нужны были эти пятьсот салемов, Мариза?
– О, дорогой, но ты же должен понимать, что это клевета! Неужели ты считаешь, что я способна…
Договорить ей герцог не дал!
– Ты! – Он обвиняюще ткнул в нее рукой. – Ты виновата в том, что мне пришлось пить с этим баронишкой! С этим низкородным нуворишем и хамом! Это ты виновата, что он ухмылялся от самодовольства, рассказывая, как его отец купил себе игрушку! Это твое поведение позволило ему держаться со мной как с ровней! Чего, ну чего тебе не хватало?!
Мариза кинулась на колени, аккуратно заливаясь слезами. Очень аккуратно! Она заламывала руки и пыталась изобразить убитую раскаянием жертву чужих страстей, но глаза промакивала осторожно и складки бархатного платья на ковре не забыла поправить вроде бы случайным жестом.
– О, Гитан! Если бы ты только знал, как тяжело мне было управлять графством! Я была так молода и совершенно неопытна! Я не справлялась и наделала долгов! И я так боялась мужа!
Герцог даже не встал из кресла, безнадежно махнув рукой на ее причитания…
– Мариза, ну я ведь не совсем дурак. Разумеется, я выяснил, на что конкретно ты потратила эту тысячу салемов. Я бы понял, если бы ты поддержала на эти деньги семьи солдат или вложила бы их в королевский налог… Да, я бы это мог понять! Но ведь ты потратила их на гобелены в комнату, на платья и сапфировый гарнитур… Отдав дочь старику, оставив ее без вдовьей доли, ты обновила полог и заказала удобную карету… Ты, женщина, которая должна оберегать своих детей, поступила хуже дикого зверя…
Герцог говорил тихо, спокойно, даже несколько меланхолично. Но тон его был таким, что Мариза перестала притворяться и зарыдала теперь вполне искренне.
– Леди Катрин, приношу вам свои извинения.
