– Я так и предполагал, – откликнулся Лёша, садясь и жестом подзывая официантку.
Официантке он понравился, и она сразу подошла. Лёша заказал себе кофе и кромбус с брусникой.
Муравьев продолжил:
– Я предполагал, что ты проколешься, но чтобы столько раз за пару часов – это просто гераклов подвиг какой-то.
– Я не…
– Помолчи. Тебе ведь известно, что за люди кирасиры. А? Известно?
– Ну и?
– За карманами нужно следить! Козёл.
Он вынул из кармана роскошного пальто ключ и положил его перед Лёшей на стол. Лёша взял ключ и стал его задумчиво рассматривать. Муравьев продолжал:
– Во-вторых, побег из прелиминария – личный каприз? Тебе надоело там торчать, компания недостаточно увлекательная, колбаса. Понятно. Но именно в связи с побегом кирасиры взяли на заметку имя Лёша Вяземский. И, конечно же, позвонили в «Мечту» своим людям, которые доложили, что Лёша Вяземский никуда за весь день со своего поста не отлучался, и никаким сыщикам в сопровождении кирасиров интервью не давал. В третьих и главных, ты мне расскажешь сейчас, зачем именно позавчера ты ходил к отцу пропавшей. Который священник. И почему нельзя было это сделать на день позже. Изложи, будь добр. Любопытно было бы узнать … ну, скажем, причины этого твоего клоунского поведения. Начни по порядку. Ключ?
Лёша пожал плечами и сказал:
– Эта дылда, которая с тобой была … Карманник из нее бы получился высококлассный. И ключ, и бумажник вытащила.
– Ключ от чего?
– Старообрядная камера хранения. Для отвода глаз. В камере лежат две книги. Философское. Немцы, девятнадцатый век.
– Ну, и то хлеб. А к отцу зачем заходил?
– Он ведь отец.
– И что же?
– Хоть и не всамделишный, но ведь он ее растил, воспитывал. Сопли ей вытирал, дал образование – двадцать семь лет потратил.
– Но правды ты ему не сказал.
– Какая еще правда, Муравьев? А, ты об этом. Хотелось, но есть предел даже моему эгоизму. «Здрасте, настоящий отец вашей Лизы – я. И это ничего, что мы с нею выглядим, как ровесники». Глупо.
– Свинчу я тебе башку, «Леша Вяземский».
– Не надо мне грозить, Муравьев. Ты знаешь, я не люблю.
– На первый взгляд может показаться, что не надо, а на самом деле – пригрозить надежнее. И мне спокойнее, и дочери твоей удобнее. Но вернемся к твоим проколам. От тебя всего-то и требовалось – подыгрывать. За остальное отвечал и отвечаю я. Понимаешь? И дело не закончено. Мы провели агента кирасиров по всем местам, по которым должен идти сыщик, расследуя убийство. Она все видела сама, и рапорт должна была составить соответствующий – мол, да, Проханова убита, дело можно закрывать. Передали бы всем, кому нужно, и было бы все равно – жив ли Лопухин, мертв ли, живы ли его ухари, коллеги, друзья – Лизу искать не будут. А ты нас скомпрометировал, Лёша Вяземский. И больше всего – приходом к священнику. Который об этом приходе все рассказал мне и агенту кирасиров. При этом ты, скотина такая, показывал священнику фокусы. Это зачем? А? Удивить его хотел?
– Просто ничего другого в голову не пришло, Виктор.
– Всё ты испортил, Леша Вяземский.
– Перестань меня так называть.
– Потерпишь. Вот теперь бы – шел бы ты к себе, брал бы с собою Лизу, и ехали бы вы – хоть на Карибы, хоть в Австралию, хоть в Париж.
– Не торопись и не кипятись, Муравьев. Лиза сейчас не у меня.
– Знаю.
– Знаешь? Откуда?
– Только что вернулся из Авдеевки. Прятал там Чайковскую. Они теперь с твоей Лизой белое вино локают на пару. В известном тебе домике-прянике. В логове. Ты, между прочим, собирался оттуда Лизу забрать.
– Да, но я решил, что пусть хотя бы первый день суда пройдет.
Стул упал на пол, и стол чуть не опрокинулся – Муравьев резко поднялся во весь рост.
– Ты охуел, парень. День суда? Сегодня вечером меняют жерла на Комбинате.
– Сегодня? Как – сегодня? Я думал – послезавтра!
– Думал он.
– Во сколько?
– В пять вечера. Ладно. Иди к своему Пицетти, как задумывал. Время есть. Вот тебе мое пальто, иначе тебя не пустят. Потом заберешь Лизу и Чайковскую.
– А ты, Муравьев?
– А меня сейчас будут брать и скручивать кирасиры, судя по вон тому драндулету. Пришла пора объясниться с ними, наверное.
– Погоди, Муравьев! Что ты собираешься им сказать?
– Чтоб отстали. Никакой опасности я для них не представляю.
– Дылду не убедил?
– Дылда ничего не знает. Дылда не при чем. Она исполнитель.
– Ты с ума сошел. Муравьев, стой! Да не спеши же!
Муравьев подошел к вуатюру, припарковавшемуся временно у кафе – прямо к дверце водителя, и дверцу эту рывком распахнул. И сказал водителю:
– Где начальство?
Тут же и обнаружилось начальство, появившись справа, слева, и позади Муравьева. Им, судя по всему, выданы были суровые инструкции относительно Муравьева, и все их бдительное внимание сосредоточилось на нем. Они ждали жеста, движения – готовые броситься на арестанта скопом. Поэтому Леша Вяземский пристроил датчик под бампер громоздкому нашответу походя, легко, и даже поправил его там, под бампером, слегка развернул.
Муравьеву надели наручники и погрузили его в вуатюр. Массивная машина закряхтела и начала с натугой набирать скорость.
***
Расплатившись, Леша Вяземский сориентировался на местности и решил идти в гостиницу «Симона» пешком.
По древнему обычаю элитных отелей над входом в псевдо-барочную «Симону» трепыхались на ветру флаги двадцати народовластных республик, расположенных на пяти континентах. Он подождал, пока сжатый воздух плавно раздвинет перед ним стеклянные двери. Помогло роскошное пальто, одолженное Муравьевым: портье лениво поднял глаза и тут же их опустил. Уважаемый гость возвращается с затянувшейся вечеринки.
Легко проникнув в номер знаменитого в юриспруденческих кругах иностранного законника, который в тот момент степенно мылся в душе, Лёша бегло осмотрел клозеты и удостоверившись, что помимо законника и его самого в номере никого нет, сел, не снимая пальто, в кресло с неудобными подлокотниками возле окна и принял равнодушную позу.
Законник, пожилой, но хорошо держащийся человек, с красивой седой шевелюрой, вышел из ванной, затягивая на ходу полотенце на поясе, и тут же вперился глазами в Лёшу, не выказывая, впрочем, страха.
– Что вам нужно? – спросил он по-английски спокойным голосом.
– Доброе утро, господин Пицетти. Меня зовут Лёша Вяземский. Вы понимаете по-русски?
– Очень слабо, – откликнулся законник по-русски. – К сожалению.
– А по-итальянски?
– К стыду моему – совсем нет. А вы?
