– Подозреваю, что будут вестись переговоры. Захватчики, судя по всему, требуют, чтобы им в распоряжения были предоставлены СМИ – телекамеры, микрофоны. И чтобы их показали в прямой трансляции всему миру. Потому что мир должен знать правду.
– Какую правду?
– Никто пока не понял, в чем состоит правда, но предполагаю, что правда эта касается добычи полезных ископаемых на Ганимеде. – Пиночет мигнула. – Это такой спутник Юпитера, – пояснил Муравьев. – А Юпитер – это планета такая, неподалеку отсюда.
– Подождите, подождите, Муравьев! – Пиночет зажмурилась и помотала головой. – Это что же получается?
Муравьев пожал плечами, но в глубине души порадовался – разговаривала с ним Пиночет почти обычным для нее тоном.
– Получается, – сказал он, – что либо вашу контору обвели вокруг пальца, либо кто-то в вашей же конторе решил руки погреть. И, наверное, концы в воду спрятать после погрева.
– Вы импровизируете, Муравьев, или у вас есть основания так говорить?
– Прецеденты.
– Какие прецеденты?
– Разбирается скандальное дело в суде. Кому-то нужно, чтобы оно не разбиралось, и чтобы подсудимые ничего не могли сказать. Какая-то оппозиционная группа захватывает здание суда и предъявляет требования. Денег ли просят, внимания ли – это все равно. После нескольких часов переговоров, в виду чрезвычайного скандального положения, приходят штурмовики и производят операцию, в ходе которой людей опасных устраняют, а затем списывают всё на суматоху внутри во время ликвидации захватчиков. Думаю, что к полудню Лопухина и его подельников не будет в живых. Нет человека – нет дела. После чего всеми уважаемая «Мечта» может продолжать свою деятельность беспрепятственно.
– Вы что-то не то говорите, Муравьев.
– Да, водится за мною этот грех. Говорю не то и не там. Куда ведет второй выход отсюда?
– На потайную лестницу. С выходом на задний двор.
– В котором часу, примерно, ваша контора перестанет за вами интенсивно следить?
– Пересменка в семь, скорее всего.
– После чего у вас, конечно же, есть инструкции доставить подопечную Аниту в суд. Есть? Отвечайте.
На лице Пиночета написалось легкое разочарование, но Муравьеву было не до выяснения отношений.
Он невзначай подошел к неприметной двери, надавил на ручку, и толкнул – дверь открылась, а за нею обнаружилось небольшое помещение с еще одной дверью – даже не дверью, а дверцей, очень низкой, дверью лаза, в который проникают на четвереньках.
– Да, это он и есть, – сказала Пиночет, подходя сзади. – Второй выход.
Муравьев вошел в помещение и присел на корточки перед лазом. И почти сразу ощутил резкое движение у себя за спиной, после чего к лицу прилипла прошитая толстой нейлоновой ниткой материя, пропитанная сильно пахнущей химической субстанцией. Хлороформ, догадался Муравьев, сделал вялое движение, как будто собирался вскочить и всех испиздить, потом еще одно, и завалился на бок.
Пиночет бросила материю на пол, вышла в гостиную и сказала, обращаясь к Лёне:
– Помоги мне с этой коровой.
Алкоголь и усталость – средства менее надежные, чем хлороформ.
– Ты собираешься протащить ее через трубу? – спросил Лёня.
– Выхода нет. Мне приказано ее доставить на место.
– В суд? Ее там убьют.
– Бери ее под мышки. Потащили.
Чайковскую выволокли в помещение с лазом. Едва заступив внутрь, Пиночет заметила непорядок – Муравьев куда-то пропал. Она схватилась за пистолет, и опоздала. Пропитанная хлороформом тряпка прилипла к ее лицу. Стоя позади нее Муравьев взял ее шею в захват. Она попыталась ударить локтем, потом стала соображать, как лучше – локтем, или наступить ему на ногу и попробовать качнуться назад, и пока соображала – осела на пол. Муравьев вынул из ее руки пистолет и сунул себе за ремень. Лёня стоял, не зная, что ему делать, а пьяная хлороформированная Чайковская лежала возле его ног.
Присев на корточки возле Пиночета, Муравьев пошарил у нее под курткой, выволок на свет плоскую сумку, открыл, и вывалил содержание сумки на пол.
Лёня, наконец, нашелся что спросить:
– Что вы задумали?
Муравьев выпрямился и двинулся к нему со свежей порцией хлороформа на материи.
– Нет, не надо, – сказал Лёня. – Честное слово. Я просижу здесь столько, сколько нужно, и ни с кем не буду связываться.
Муравьев был совсем близко, когда Лёня бросился на него, стараясь попасть кулаком в глаз. Муравьев поймал его за запястье и боднул в скулу. Лёня вскрикнул, остановился, и на какой-то момент совершенно оторопел. Муравьев этим воспользовался и приложил тряпку к Лёниному лицу.
Лаз был не только низкий, но и узкий, и Муравьеву, волочащему толстую Чайковскую за собой, пришлось попотеть. В конце лаза обнаруживалось то, что Пиночет давеча назвала «трубой» – круглая шахта со скобами для спуска. Только этого не хватало.
Муравьев спустился в шахту до пояса. Держась одной рукой за верхнюю скобу, он другой ухватил Чайковскую за ногу и подтащил ближе. Сжав зубы, он приступил к опасной части – подтянуть ее еще с тем, чтобы она завалилась ему на плечи, и при этом правое плечо и рука должны оказаться у нее между ног – тогда можно будет спускаться, держась за скобы обеими руками.
У него получилось.
Спуск оказался длиннее, чем он предполагал, а Чайковская была телом обильна, но он прошел всю шахту не останавливаясь, не делая перерывов, равномерно. Ощутив ногой дно, он встал на обе ноги, опустил Аниту на пол, и ощупал стены. Пришлось щелкнуть зажигалкой – он никак не мог в темноте разобрать, где дверь, и где просто стенка шахты. Возможно, замок регулировался компьютером и, возможно, наверху имелся пульт дистанционного управления, но Муравьеву было не до ухищрений. Он ударил в дверь ногой, затем еще раз и еще раз, и на шестой раз сломанный замок заскрежетал, погнув металлическую раму, в которой держался, и дверь распахнулась.
Выводила она под какую-то арку, за которой видна была улица с припаркованным нашответом. Снова закинув Аниту на плечо, Муравьев быстрым шагом пошел по улице к проспекту и махнул рукой проезжающему мимо нашответу – до стоянки таксомоторов было далеко. Водитель нашответа затормозил. О цене договорились быстро, но водитель сказал, что обратно довезет только до МКАДа.
***
Ровно в полдень капитан Муравьев сел за столик «Бизе Жоржа». Ровно через пять минут после этого к нему присоединился крепкий шатенистый с нарочито простоватым выражением лица Лёша Вяземский.
– Здравствуй, Муравьев.
– Садись, садись. Говорить с тобою не хочется, а надо.
