– Он…
– Потому что сопровождать его будете вы лично, капитан. Как раз в этом и состоит мое решение относительно вас. Не нужно смотреть на меня такими глазами. Будь вы одиноки, я бы еще подумал. Но вы человек семейный, и поэтому сделаете все так, как вам велено. Не в бега же вам отправляться! Трое детей. Следующий рейс на Ганимед – ваш. Надеюсь, вы не очень конфликтный человек. Счастливого пути.
Доувер встал, оправил куртку, некоторое время смотрел в пол, а затем перевел взгляд на Пицетти.
– Работа у вас опасная, господин Пицетти.
Пицетти отхлебнул пива.
– Наверное, – сказал он. – Помню, я только начинал, дело было совершенно пустяковое. Пришел я на хутень к человеку, которого мне предписывалось защищать в суде. Мне показали – он в ванной. Иду в ванную. Над ванной два крюка, с них свисают трупы, головами вниз. Шеи перерезаны, кровь течет в ванну. Крышка унитаза закрыта, сидит мой клиент, поглядывает на трупы, и жрёт пиццу. Захватывает, знаете ли, двумя пальцами треугольник пиццы, и откусывает кусок. А я даже глазом не повел. Обсудил с ним подробности. – Он еще отхлебнул пива. – Меня таким образом проверяли, наверное. Ну, знаете, мафиозная психология – струхнет парень, обоссытся, или выдюжит?
Пицетти подошел к холодильнику, вытащил следующую бутылку пива, сел в кресло, и закинул ноги на стол.
– Человек вы совершенно понятный, капитан. Личная выгода вам всегда дороже любых принципов. Будете проходить через приемную, скажите секретарше, чтобы ручку в кондиционере подкрутила.
Светило солнце. Добравшись до Кейп-Тауна, Капитан Доувер зашел в первый попавшийся бар и просидел в нем до темна.
Двое мужчин, один явно портовой рабочий, в грязной джинсовой куртке, заляпаных краской штанах, и строительной обуви, другой служащий, в галстуке, спорили о предстоящих выборах.
– Нет, – говорил служащий, – Ривьера заботится о благе всех граждан. Он наверняка найдет способ…
– Ничего он не найдет! … – возражал рабочий.
– … найдет способ приструнить зажравшихся гадов в Пейлоуде!
– Они ему платят, эти гады, – горячо сказал рабочий, прихлебывая. – Ты что, грувель, вчера на свет родился? Платят они ему!
– Ривьеру не подкупишь! Сколько можно! Это ж они опять поднимут цены на электричество, и спишут все на дороговизну доставок гелия-двадцать. Эти доставки вообще ничего не стоят, это все придуманные цены, с потолка.
– Это верно, – согласился рабочий. – И они придумали ездить на Ганимед специально, чтоб дороже было. На Луне этого гелия навалом, можно просто зачерпывать ковшом. Но Ривьера ничего не сделает, вот увидишь.
– Сделает. Ты знаешь, какой у меня счет за электричество был в прошлом месяце? У меня четыре кондиционера. Жена недавно родила. А что будет в жаркий сезон?
Еще вчера Доувер не обратил бы внимание на спор этих двух. Теперь он слушал – и было ему тоскливо. Вас бы послать на Ганимед, бараны, подумал он. Узнали бы, как дешевы доставки. Ему подумалось, что если он выпьет еще стакан или два, то непременно ввяжется в беседу, после чего сделается драка, и этих двоих госпитализируют. Приедут репортеры. Нужно идти на хутень, от греха подальше.
Выйдя на улицу, он твердой походкой проследовал к набережной. Тут и там шастали нашответы, пешеходов было меньше. Фонари светили тускло, и Юпитер в темном небе виден был отчетливо. Будь у капитана с собой полевой бинокль, можно бы было направить его на Юпитер и разглядеть четыре светлые точки по соседству, одна из которых – Ганимед.
Юридиси. Ю-ри-ди-си. Ударение на втором слоге. Ю … РИ! … ди … си. Юридиси, тебе хорошо? Тепло? Сладко тебе, Юридиси? Томно?
Влага обволакивала, сочилась из пор, горячая, густая. Юридиси понимала, что спит. Она не хотела просыпаться – она осознавала, что радуется в первый раз за долгое время, и боялась, что радость кончится, если она проснется. Она не знала, от чего именно происходит радость. Было невыносимо приятно, и даже как-то грустно, от этой радости.
Теплая волна прокатилась по телу от шеи к пальцам ног, и за ней еще одна, после чего живот, бедра, ягодицы, половые губы – поймали эту волну, задергались, заметались, заворочались, и мощными толчками начали выбрасывать горячую влагу из тела, толчок за толчком, и влаги этой было очень много.
Юридиси открыла глаза, и снова их закрыла, и завозилась, поглаживая себя по груди, по половым губам, по животу. Радость не ушла – осталась, и даже усилилась. После долгого перерыва Юридиси снова почувствовала себя женщиной. На это она совершенно не надеялась, махнула рукой – и нынешняя неожиданность дополнительно усилила радость.
Юридиси выгнула спину, сделала глубокий вдох, потянулась – давно она не потягивалась. Откинула покрывало. И тщательно себя осмотрела, временами вздрагивая остаточно.
Волдыри на боках и на бедрах не проходили по понятным причинам – проточную воду следовало экономить, а протираниями поры не откроешь. Ногти на ногах твердые, неприятные. Ее это все время угнетало. Но может теперь пройдет? Кожа на коленках противная, шершавая. Волдыри на шее. Прыщи на лице. Прыщ на переносице. И привычная боль в спине.
Юридиси соскользнула на пол и потянулась к протертым неопределенного цвета «пижамным» штанам и такой же «пижамной» куртке. Влезла в штаны, чуть не упав – равновесие поддерживалось с трудом – накинула куртку, вышла в циркуляр, оперлась о стену, и некоторое время смотрела на «горизонт» циркуляра, туда, где пол, задираясь вверх, смыкался с потолком, который тоже задирался вверх, но медленнее.
Звунонепроницаемость дверей и стен циркуляра совершенно бессмысленна. После двух лет в пространстве, в удалении от Солнца, в одной кастрюле люди начинают чувствовать друг друга телепатически, духовно, спинным мозгом, и еще многими разными способами. Прямо по ходу, за второй дверью справа, совокуплялись. Не в первый раз. Первый раз был позавчера. Тогда Юридиси подумала было, что просто теряет рассудок. Но нет. Все правильно. Возможно половые функции возвращались ко всем выжившим, и возможно она, Юридиси, просто оказалась последней в очереди. Она прикрыла глаза. Совокупление началось только что. Еще не поздно.
Она толкнула вторую дверь и вошла.
Кларетт сидела на Грейви верхом и качала бедрами вверх-вниз, а Грейви лежал неподвижно, и только придерживал черную женщину за талию. Восстановился он явно не до конца, ему нужно было еще какое-то время, и поэтому на второй круг его не хватит – так показалась Юридиси. Она сдернула с себя пижамные штаны, подошла, и за волосы стащила Кларетт с Грейви. Кларетт завизжала и задергалась, а Юридиси с размаху залепила ей по уху, снова схватила за волосы, сжала кулак, и прицельно ударила дуру в глаз. Кларетт схватилась за глаз, осела на пол и отползла в сторону. Возможно она хотела доползти до угла, но не хватило сил, и она прилегла посреди помещения и свернулась в клубок. Юридиси по деловому влезла на банкбед, уперлась коленом, перекинула ногу, потеряла равновесие, оперлась рукой, восстановила равновесие, и схватила Грейви за не очень напряженный член. Поводив по нему рукой, она пихнула член в себя. Член начал твердеть, но медленно и неуверенно. Восстановление требовало времени. Грейви никак не отреагировал ни на драку, ни на смену женщин на нем. Глаза смотрели на Юридиси безучастно, и в нормальных обстоятельствах это помешло бы акту. Сейчас акту ничто не могло помешать. Юридиси продолжала себя в этом убеждать, поскольку до следующего оргазма оставалось ей всего-ничего, какие-то миллиметры, микросекунды. Лицо Грейви исказилось неприятной гримасой. Несмотря на усилия, уговоры, и даже поцелуи (вчера она была уверена, что как бы не сложилась жизнь в дальнейшем, она никогда больше не поцелует мужчину), Грейви ослаб, увял, притих, энергия ушла. Юридиси разозлилась, и эта злость ее обрадовала – злость после многих месяцев апатии. Я чувствую, я раздражаюсь, я радуюсь – я живу.
