Голова начинала раскалываться.
— Самуэль! — прохрипела я голосом городского пропойцы. — Ты дома?
Ответа не было. Я скривилась, бросила сумку на пол. От меня воняло, и даже устало шлепнуться в кресло я не могла. Вонь будет преследовать меня постоянно вместе с чувством вины за то, и Самуэль вынужден это нюхать.
Так что я направилась в ванную, на ходу стаскивая с себя то, что могла. Исподнее оставила до тех пор, пока окажусь за закрытой дверью. Тепло дома действовало, хотелось успокоиться или загнаться какой-нибудь навязчивой мыслью, но ровно до тех пор, пока я не оказалась в ванне. Теперь думать уже было невозможно — от горячей воды я сама растекалась, не то что мой разум, для него, наверное, всего было слишком много. Сделать то, что просили, и получить за это награду.
Свободу, подумала я, протягивая руку за мочалкой. И взгляд упал на браслет.
Льюис не должен был мне ничего, он признал, что моей вины ни в чем нет, что я не просто так сбежала и еле выжила во враждебном мне городе. Льюис выразил мне сочувствие и поддержку, и что именно он скрыл за усмешкой? Мог он по-настоящему любить меня, о чем он думал, когда осознал, что спасения нет?
Я замерла с мочалкой в руке и комкала ее, раздирая на мелкие части. Я считала Льюиса другом, но разве друг — это мало? Друг согласился остаться другом и не настаивал ни на чем ином?..
Я пришла в себя, едва последняя склянка звякнула о пол и разлетелась на мелкие осколки. Вспышка гнева, затмившая рассудок, и приступ отчаянной боли — уже хорошо, так всегда говорил Самуэль, и я ему верила. Это значило, что скоро все кончится.
Кричать не хотелось, и я стояла, смотрела на разгром, который учинила в ванной комнате, на усеянный битыми склянками и лужами пол. Я наверняка расколотила что-то важное или ценное, мне стало стыдно, но домыться все-таки стоило. И я оттерла себя мочалкой, вытерлась, тщательно убрала в ванной, размышляя, что надо с утра приготовить Самуэлю завтрак в качестве извинения. Вот в этой баночке, которую я как раз сметала в совок, кажется, были какие-то редкие и дорогие травы…
Я слышала, как хлопнула дверь. Самуэль вернулся. Я надела халат, покидала грязное белье в корзину и вышла. Окликать Самуэля не стала, хотя сейчас мне безумно хотелось, чтобы он меня просто обнял… так, как он это умеет, без слов. Но я и так довольно причинила ему неудобств.
Может быть, еще из-за этих мыслей я не сразу заметила, что что-то не так, а когда поняла, что вонь подземелий меня все еще преследует, отмахнулась, как от досадной иллюзии. Неудивительно, тем более что вон валяется моя куртка, и мне надо бы ее подобрать и…
Я застыла, не находя в себе смелости выпрямиться, как будто то, что я спрятала голову в собственный зад и делаю вид, что мне ничего не грозит, могло уберечь меня от опасности. Запах, запах шел не от куртки, а потом остро пронзивший страх за Самуэля словно подбросил и заставил меня развернуться.
Я была уязвима как никогда. В банном халате, из оружия в руке только грязная куртка. Скрыться. Скрыться немедленно, пока Вольфгант меня не убил.
Как он сюда прошел, где Самуэль? Если с ним что-то случилось — я прикончу Вольфганта голыми руками, и плевать мне на все.
Я сделала шаг по направлению к вони. Куртку я бросила сразу — она могла меня выдать. Мне хватило бы злости и сил, я это знала, достаточно было решимости и ненависти. Вольфгант убил Льюиса. Он выволок на свет этих тварей. Он обрек Фристаду на гибель. Я убью его — и мне ничего за это не будет.
Вольфгант топтался у порога, и вид у него был… неуверенный. Я остановилась. Он озирался, и меня осенило, что он боится. Не меня, возможно, он вообще обо мне не знал, но Самуэля боится точно.
Я еле слышно стукнула ладонью по стене, и этого хватило.
— Самуэль?
Тот же голос. Я не ошиблась, только власти в нем сейчас нет. Вольфгант растерян и непохож на монстра в облике человека, перед которым склонялись монстры в обличье зверином. Еще один… робкий клиент, который страшится и того, что его к нам привело, и тех, кого он может у нас встретить.
К примеру, меня, подумала я, сжимая кулаки.
— Самуэль? Я пришел с миром.
Молчание. Мы сейчас смотрели друг другу в глаза, только я его видела, а он рассматривал… нечто. Наверное, пустоту, я понятия не имела, как это выглядит со стороны.
Где-то снаружи раздались голоса, мужской и женский, Китти и Джо, два старика, опять выясняют, кто у кого вылакал наливку. Но Вольфгант, очевидно, решил, что это говорит Самуэль, и выскочил на улицу, хлопнув дверью. Я открылась и прислонилась к стене, тяжело дыша.
— Ходят тут, ходят! Вон пошел! Не принимаем заказы у оборванцев! — донесся до меня визг Китти. Знала бы старая повитуха, кто перед ней стоит, но Китти уже давно видела скверно и узнавала только клиенток, и то с привычной ей стороны. — Пошел, и отребье твое принимать не буду!
Китти завелась, даже Джо не мог ее успокоить, а может, сбежал допивать украденное. Я слышала, что Китти вопит уже в спину Вольфганту. Значит, он все же ушел. Так что же ему было нужно? Не я, но я и так могла догадаться. Раз он искал Самуэля — заказ у него был серьезный, он придет еще раз.
Я вернулась в комнату, подобрала куртку и отнесла ее в ванную. Она страшно воняла, стоило ее постирать… Потом.
Снова хлопнула дверь, и я кинулась туда, уже не скрываясь, готовая ко всему, и едва не завопила от облегчения, увидев входящего Самуэля.
— Как ты? — тихо спросил он.
Я вздохнула. Ну, я вернулась и я жива, это все, что я могла ему на это ответить.
Самуэль неслышно подошел и погладил меня по голове. Я спрятала лицо в ладонях. Если бы не недавняя вспышка, мне было бы намного хуже, сейчас я была в абсолютной прострации.
— Тебя искал Вольфгант, — нехотя сообщила я. — Мне показалось, он напуган, а старая Китти послала его… в то место, которое кормит ее вот уже сорок лет.
Мы рассмеялись. До того, как стать повитухой, старая Китти была очень веселой девушкой. Настолько веселой, что клиенты предпочитали с ней исключительно выпивать, ну и тогда же она научилась своему новому мастерству.
Самуэль отошел, занялся своими делами. Но мне было легче с ним рядом. Про Вольфганта он больше ничего не спросил.
— Ты знал, что они разумные?
— Кто, минутали? — Самуэль, казалось, даже удивился. — Насколько разумные?
Это был прекрасный вопрос.
— Они говорят, понимают речь, осознают опасность… — перечисляя это, я чувствовала холодок. Не потому, что меня пугал разум тварей, хотя и он тоже, было что-то еще. — Они вооружаются. — Я как будто увидела минуталя с копьем стражника и сама себе покивала. — И они поклоняются Вольфганту. В прямом смысле, как божеству. В какой-то момент, правда, мне показалось, что они намерены его съесть...
— О еде, кстати. Будешь омлет? — обернулся ко мне Самуэль, держа в руках какую-то тряпку. У меня в памяти снова мелькнуло что-то и тут же пропало, и нет, это не было связано с тряпками.
— Обязательно. — Я подумала, о чем должна рассказать еще. — У Вольфганта не было Книги. А твари были… Что он мог хотеть от тебя?
Вольфгант спокойно шастал по городу — наплевать, он без спроса вошел в мой дом, столь же нагло, как мы с Аттикусом — в квартиру Гуса, некстати вспомнила я. Но Аттикус — Тень, как и Гус, а Вольфгант… Он натравил на нас минуталей. Я могла...
Я осекла себя, предчувствуя, что добром это может не кончиться. Хватит. И я смотрела на Самуэля, выжидая, что он мне ответит, но Самуэль не спешил.
— Люди приходят сюда за разным, — наконец произнес он, не поворачиваясь, — от зелий до мелких краж. Или совершенно не мелких, но вот что я скажу тебе, дочка, ты правильно поступила, что позволила ему уйти. Молчи, — он предупредительно поднял вверх палец. — Если Вольфгант на свободе, а не в Алых Крестах и не на пиках Аскетов, значит, так надо.
Тени, с ненавистью подумала я. Аскеты ничего не знают, иначе бы во славу Единого болтаться Вольфганту на виселице или догорать на костре. Я не была уверена, что за кара положена тем, кого Аскеты почитают богохульниками и колдунами, но заранее была с ней согласна.
