нащупал под шлемом, свёрнутым и перетянутым портупеей. Трико-ком оказалось скатанным в приёмники, лежал я голым — с одними на теле браслетами, ошейником и «пятёрочкой», наудачу видимо забарахлившей — «чехул» не скатан.
Боднув дверь, козёл вышел следом за Балаяном. Евтушенко поднялся с табурета со словами: «Лежите, лежите», — и отошёл к столику с хирургическим инструментом.
Балаян вернулся скоро, нёс перед собой кружку с молоком. Козла не впустил. Удерживая ношу двумя, разжал и растопырил пальцы остальные — развернул ладонь мне в глаза и я увидел в ней надписи фломастером.
— Не обожгись, дарагой, — предостерёг старшина тоном добросовестной сиделки. Сказал с явным акцентом грузина и я, не знаю почему, понял, что предостерегает меня бурно не реагировать.
ТАРАСОВИЧ — МАРГО
СТЕПАН — БИН НЕМО
ПРЕЗИДЕНТЫ — НЕ ЧЕШУТСЯ
Прочёл я.
Отпил молока, но проглотить не получалось. Оттолкнул губами кружку, захлебнулся, закашлялся.
ТАРАСОВИЧ — МАРГО.
Плетёт старшина. Тарасович Ольги — Марго? Ты что, дезертир, смеёшься, издеваешься? Марго — в облике Евтушенко. Да не в облике — в теле. Обалдел. Хотя… Труп Марго — в саркофаге. Её «камень» вполне могли подсадить в мозг Евтушенко!
И тут передо мной, как наяву, встала картина: Евтушенко с ухмылкой и взглядом кобры, обходя строй, пожимает руку каждому моему марпеху в момент заполнения тому школьного ранца дарственным жмыхом. Я ещё тогда подумал, что он кого-то мне напоминает. А той же ночью приснился сон — Евтушенко в образе одноклассницы Сумарковой-Марго, известной своим кредо: «…выкреслять у паскудников охоту на корню». Девчонка с садовыми ножницами проходила вдоль шеренги голых, дрочивших в «чехулах» хлопцев и оставляла за собой бьющие кровью и спермой фонтаны. Я тогда этому сну, когда каждую ночь снился кошмарный с похоронами отрадновцев и дядиного взвода, не придал значения, теперь прыснул молоком на шприц, залил хэбэлёнку под расстёгнутым медхалатом у Евтушенко. Сон — в руку.
— Поперхнулись, коллега? Жан-Поль, остудите молоко.
Заходясь от кашля, я стянул простыню с груди, вытягивая руку к ногам, оголил «чехул». Хорошо, «молоко», «чехул» не «взапуске» — не прозрачен. Евтушенко как раз подходил от столика, заметил наверняка, но ни как не отреагировал, бровью не повёл. Показалось, один уголок рта вытянулся в полуулыбку. Неужели в самом деле Марго? С её подачи одноклассницы дали мне прозвище «Покрышкин», после как в восьмом классе прекратил посещать бассейн на физре, стеснялся своего «слона» в «клёвых плавках».
Что это?! Вдруг сработала «пятёрачка»: «чехул» скатался и упрятался в кольце! А да, смотри-смотри Марго, но прежнего тату на «слоне» — ответочку твоим пираньям с пингвинами — не увидишь, жена собственноручно вывела вертушку-«троглодита», заменила на бегемота: убрала винты, наколола четыре ноги, на голове уши, глаза, ноздри, и хвост не забыла, колечком изобразив на нижнем кубике пресса.
Пока Балаян дул в кружку, а Тарасович Ольги делал мне укол в плечо, я лихорадочно соображал, как быть, что делать. Ведь Торасович-Марго могла если не знать, то догадываться, с какой целью прибыл дядя на остров. Если меня не узнала, когда за жмыхом приходил, то сама сегодня в телефонном разговоре призналась, что знает, что вовсе не Вальтер я, а Курт Франц Геннадьевич, её, Марго, одноклассник, во время Хрона — друг даже. Не одну ночь в Интернете, переписываясь, провели. В любви ей как-то в шутку признался, что стало причиной разлада с другом Салаватом, мужем её, они тогда только сошлись после развода.
СТЕПАН — БИН НЕМО.
Этот козёл патлатый — Капитан бин Немо?! Простыню с меня тянул. Козла Степаном зовут! Вот оно как! А я представлял себе Степана мужиком неразговорчивым, в жилетке скроенной из обрезов моей хэбэлёнки. Думал и ему экзоскелет с комлогом подарить. А он не мужик — козёл… с «камнем» вождя Хрона… Где тело Немо?! Думай, думай, офицер, спецназовец.
ПРЕЗИДЕНТЫ — НЕ ЧЕШУТЬСЯ.
Балаян этим явно что-то мне подсказывает…
Эврика! Президент Пруссии на похоронах чесался! Постоянно был в перчатках, руки никому не подавал, даже в тёплую погоду носил. Я тогда посчитал, крапивница у старика, но скоро узнал, что не так. По ночам Президент уединялся в сопках, сбрасывал всю одежду и расчёсывал себя ожесточённо, до крови. Собака-поводырь ему в этом помогала, расцарапывая спину. После старик онанировал…
Есть! Тело у Президента Пруссии, на самом деле, — тело Капитана бин Немо. Тело — чужое, потому чесался. Слепой — потому, что Марго зрение намеренно заблокировала, ведь вторым после Политрука Кастрицы президентом государства был избран слепой проходчик, его окурок поджёг в шахте газ, он один и пострадал… Глубоко законспирировала Немо! Он — козёл Степан, он же телом — Президент Пруссии. Не докопаешься! Заодно и себя «закопала». «Камень» её в мозгу Евтушенко, а тело её упрятано в могиле первого председателя колхоза «Отрадный»… Замела следы, попробуй, докопайся. Разбираться надо. Думай, думай, офицер, спецназовец.
Всё, всё, отдыхать, восстановить силы, чтобы разобраться и составить план по исполнению «миссии бин» — ликвидации Капитана бин Немо и захвату Марго… Убить козла, во сне не приснилось бы. Захватить, арестовать Марго — Евтушенко… кто б подумал.
Балаян поднёс к губам кружку с молоком, но я уже проваливался в сон. Последнее, что я услышал:
— Жан-Поль, вы мне так и не ответили. Припоминаю, когда за жмыхом приходили, на всех были такие же браслеты и ошейники… На одном только великане — Силычем помниться звали — их не было. Зато в знатные берцы обут, тоже спецназовские?
— Бацулы. По фамилии Бацула, обувщика. Сшил вручную. Браслеты и ошейник — приблуды секретные, звиняй, разглашать не в праве.
Слышал, как громыхнула дверная пружина, меня уносили на носилках. Снаружи ожидал Степан, показалось что лыбился. Козёл — Немо, вождь Хрона! Сатана рогатая!
Из последних сил, проваливаясь в забытьё, я облизал ладонь.
* * *
Очнулся разбитым и с болью во всём теле. Сообразить не мог где я.
Темно. Лежу. На сене!
Запах сена, который я ни с чем не спутаю, совсем сбил с толку.
Мои внутренние часы определяли, что с момента как Балаян напоил меня горячим молоком, и я забылся под улыбкой Степана, прошло часа три-четыре — время вполне достаточное для сна. Но отчего боль по всему телу?
Я один? Почему так темно? И не звука. Потолка не различить, одна темень, чернота.
Страшась того, что окажусь связанным, подвигал, превозмогая боль, руками.
Нет, свободен… Шлем где!
Развёл руки в стороны и пошарил безрезультатно по полу, а отвёл вверх за голову, дотянулся до чего-то твёрдого, холодного. Рама ФРКУ, обрадовался я. Подался плечами выше,
