понимать. Но слушать будешь. Всё равно деваться тебе некуда, Алекс.
Действительно.
— Значит, твой отец — человек скверный, — я попытался поддержать разговор. Ох, в этом-то я как раз и не был мастером! — Мерзкий эгоист и всё такое. И из-за его правил ты несчастна. А что же твоя мама? Она не помогает тебе и дяде?
— Мама…Я говорила, что дядя был помешан на исследованиях. Да, это так. Но до матери ему было далеко. Если мне удаётся встретиться с ней хоть раз в год, это уже хорошо. Она мотается по миру в поисках допотопных артефактов, опускается на океанское дно и исследует затонувшие города.
— Вот это здорово! Потрясающе!! — я задохнулся от восторга. Мечта! Мечта! Эжени презрительно фыркнула, и я решил: далее восхищаться не стоит.
— Конечно, ей, наверное, весело… А мне приходится гадать: не забыла ли она, что у неё есть дочь. Им хорошо, моим родителям, когда я строю из себя славную девочку и не доставляю проблем. Но они никогда не пытались узнать, что я представляю собой на самом деле. Даже мама с её блестящими мозгами меня не разгадает. Ей это и не нужно. Ей никто не нужен, только доисторический хлам. Мне следует утонуть и пролежать на дне тысячи лет, чтобы она мною заинтересовалась. Дядя же был моим другом, он хотя бы слушал меня и никогда не отмахивался, не считал, что я появилась на свет в неподходящий момент. Он видел во мне личность. Единственный из всех. И именно его я потеряла.
Я был потрясен. Эжени доверилась совершенно чужому человеку. Пару минут назад она говорила о ненависти со стороны других людей, о том, что все они жизнь бы отдали за сочные подробности её биографии. И выдать свои тайны … мне.
«А если я солью их репортерам? Или же все и так это знают, только я, олух, не читаю журналы? Вот, значит, как! Всегда на виду, всегда среди поклонников, а поговорить не с кем. Приходится носить маску и быть клоуном, хотя роль у тебя трагическая. Девчонка, у которой всё есть. Всё, да не всё. Чего-то не хватает. Мы ещё и выпить-то не успели, а она уже призналась в своём одиночестве. И, глядя на неё тогда, я не мог понять, как вообще можно злорадствовать в таких случаях, радоваться, смеяться? Как можно бить лежачего? Но ударить-то легко, а вот поставить на ноги… Подобрать нужные слова, утешить, понять — гораздо труднее».
Эжени не рыдала, не причитала, сидела спокойно, с прямой спиной и высоко поднятым подбородком. Она не выглядела жалкой и разбитой, но я видел слёзы, которые катились по её точно окаменевшему лицу. Они сползали по щекам и капали, капали, капали… А она не пыталась их стереть, она не шевелилась. Прежде я насмехался над Эжени за её спиной, считал пустышкой, злился на её злой язык, тогда же я начал её уважать. Слезы все текли и текли, но в глазах девушки, которые я видел в зеркале, пылали огоньки ярости. Той самой ярости, с которой я уже столкнулся в больнице. Сгусток бушующих страстей, запертый в хрупком теле, как в темнице. Мятежная душа, которая никак не может освободиться от оков. Я поспешно отвёл взгляд от зеркала, иначе бы глаза девушки прожгли во мне дырку.
— Мне нужен твой пропуск в Верхний район, Эжени. Иначе мой электрокар не пропустят. Мощности у него недостаёт, понимаешь?
— Не хочу ехать домой. Не вези меня туда! Сидеть в четырех стенах совсем одной… несколько часов… Я не выдержу.
— А разве Стейси не дома?
— У неё фотосессия. Правда, она грозилась всё бросить и приехать, но я упросила довести дело до конца. Стася попытается меня утешить, и я выйду из себя.
— В таком случае, куда тебя отвезти?
— Никуда. Можешь высадить меня где-нибудь в Центре. Дальше я сама о себе позабочусь.
«Нет уж! Дудки! Мало ли что ты выкинешь, детка!»
— Так не пойдёт. Я не оставлю тебя одну. Прости, но вид у тебя такой, точно ты намерена нарваться на крупные неприятности. А это тебе совсем ни к чему.
Я был уверен, что она рассердится, но нет, напротив.
— У тебя есть время? — робко спросила Эжени. Может, мне показалось, но она вздохнула с облегчением.
— Найдётся. До тех пор, пока Стейси не вернётся с работы, я останусь с тобой. Кажется, я знаю, куда тебя отвезти. Там никто не станет на тебя пялиться. Хотя, знаешь, натяни капюшон на всякий случай, — подмигнул я.
* * *
Место, куда я привёз Эжени, называется «XXI век». Это небольшой ресторанчик в 28 квадрате Центрального сектора, оформленный в допотопном стиле. Я не посещал его всего-то год, но, казалось, прошла целая вечность. Это место ассоциировалось с Региной, в былые времена мы частенько проводили время в «XXI веке». Мы сидели там часами, и всё равно было мало. Мы никак не могли наговориться. Что же… Мне не до ностальгии.
Место удобно тем, что там нет дроидов, мощных камер, экранов и голограмм. Посетители располагаются в небольших кабинках, отделённых друг от друга занавесками. Никакой мебели-трансформера. Статичные стульчики на тонких ножках, низкие столики, диванчики с облупившимся от времени покрытием, лампы с абажурами, посуда из настоящего стекла, ретро-музыка. Это место наделено особой атмосферой, той, которую я порой улавливал в старых книгах. Атмосферой маленького провинциального городка, жители которого проводили вечера в единственном на всю округу ресторанчике. В бар приходили пропустить стаканчик джина и поболтать с барменом (его обязанности исполнял человек, а не робот), посмотреть футбольный матч или обсудить транслируемые в прямом эфире новости. Люди отдыхали там несколько часов, а потом возвращались домой пешком, по твердой земле.
«XXI век» облюбовали подростки и парочки, они приходят, чтобы выпить по чашке вкуснейшего горячего шоколада, съесть пончик с начинкой и пошептаться о своём, скрывшись за ширмой. Никто не обратил бы на нас внимания. В баре и официантов-то нет (даже людей).
«Если Эжени не высунет нос из-за занавески, никто её не узнает», — подумал я с
