– Хэррисон, да ты пьян. – Виктория подталкивает редактора отдела новостей к стойке. – Пойдем, я возьму тебе кофе. Оставь молодежь в покое.
Чет указывает кием в сторону стола:
– Будем доигрывать?
– Не-a. Надоело. Хочешь, выйдем подышать воздухом? Дым здесь меня убивает.
Они неловко устраиваются на бордюрном камне. Деловой квартал пустеет, даже самые припозднившиеся работники направляются домой теми маршрутами, которые пощадило наводнение. Смущаясь, Чет крутит на пальце свое кольцо с птичьим черепом.
– Знаешь, со временем ты научишься их распознавать. Сумасшедших… Избегай смотреть им в глаза – это главное. А если чувствуешь, что начинаешь поддаваться, быстренько передай кому-нибудь другому.
– Нужно запомнить.
– Ты куришь? – с надеждой спрашивает Чет.
– Нет, мне поэтому и нужно было выйти из бара. Теперь не курю. Слишком сильно болит живот, когда начинаю кашлять.
– Да. Я читал. Ну статью о тебе.
– Я так и думала.
– Я ведь библиотекарь.
– Да, конечно. – Потом она решается спросить нейтральным тоном, стараясь не показать, как надеется на положительный ответ: – Узнал что-нибудь, чего я не знаю?
– Нет. Как это? – У него вырывается нервный смешок. – Ведь ты сама была там.
Она распознает нотки благоговения в его голосе и чувствует, что ее охватывает знакомое отчаяние.
– Это точно, – нарочито бодро подтверждает Кирби. Она понимает, что не может сдерживать чувства, но ее бесит, что он с таким трепетом относится к ней, зная ее историю. Ей так и хочется сказать, что ничего выдающегося тут нет. И девушек убивают часто.
– Я тут подумал, – как-то нерешительно начинает Чет в попытке загладить неловкость. Слишком поздно, по мнению Кирби.
– Что именно?
Он начинает тараторить:
– Есть один роман, роман в комиксах, мне кажется, тебе стоит его прочесть. Там девушка, у которой случилось что-то ужасное, придумывает фантастический мир, а потом появляется бездомный парень и становится ее супергероем, а еще там есть духи животных. Замечательный, просто замечательный роман!
– Ну что ж… отлично. – Чего он так завелся? Хотя это ее проблема – не его. И не его вина. Сама стормозила, давно к этому шло.
– Я думал… мне казалось, тебе может понравиться. – Чет выглядит совсем несчастным. – Или поможет. А теперь я понимаю, как это все по-идиотски звучит.
– Может, дашь мне почитать, когда сам закончишь, – произносит Кирби, но по ее тону понятно, что на самом деле она говорит: «Не нужно, ничего не нужно! Забудь и никогда не говори об этом. Моя жизнь не похожа на комиксы».
Чтобы спасти их обоих от расширяющейся пропасти неловкости, она меняет тему:
– Значит, Виктория и Мэтт…
– Боже мой! – Лицо Чета озаряется улыбкой. – Ссорятся-мирятся из года в год. Секрет известный всем.
Кирби пытается изобразить интерес к офисным сплетням, но на самом деле ей на них глубоко наплевать. Можно, конечно, спросить Чета о его личной жизни, но тогда придется говорить о своей. Последний парень был с ее курса по философии науки – язвительный, умный и по-своему красивый. Но в кровати он оказался невыносимо нежным. Целовал ее шрамы так, будто надеялся каким-то волшебным образом слизать их языком с тела. Он целовал ей живот, каждый миллиметрик рубчатой кожи. В конце концов ей пришлось сказать: «Эй, кроме этого места, у меня есть еще кое-что чуть выше и ниже. Ты уж выбери, а?» Естественно, долго их отношения не продлились.
– А как ловко они притворяются, – выдавливает из себя Кирби, но и эта попытка наладить разговор заканчивается неловкой паузой.
– Да, кстати, это твое? – Чет вытаскивает из кармана джинсов вырезку из колонки объявлений субботнего номера.
Требуется: информация по дедам об убийствах женщин в Чикаго и окрестностях, 1970–1992, необычные предметы на телах жертв.
Все запросы – частного, конфиденциального характера.
Почтовое отделение, а/я 7 86, Викер-парк, 60622.
Разумеется, она разместила его в «Сан-Таймс», как и в других местных и частных газетах. И расклеила объявления в продовольственных магазинах, женских центрах и кальянных магазинах, от Иванстона до Скоки.
– Да, с подачи Дэна.
– Здорово.
– Что? – сердится Кирби.
– Просто будь осторожна.
– Конечно. Ладно, мне пора идти.
– Да, мне тоже. – Оба вздыхают с облегчением. – Как думаешь, нам нужно пойти попрощаться?
– Похоже, с ними все в порядке. Тебе в какую сторону?
– Красная линия.
– Мне на другую. – Это неправда, но Кирби очень не хочется вместе идти до станции метро. Давно пора завязывать с любыми попытками наладить нормальное общение с людьми.
– Слышал, что случилось с «Сияющей девушкой»? – спрашивает медсестра с поросячьим носиком. На этот раз она называет свое имя, четко и торжественно, словно преподносит дар в коробочке с бантиком. Этта Каппел.
Поразительно, как многое могут изменить деньги в вашем кармане. Например, вас быстро проводят мимо переполненных больничных палат, где людей набито больше, чем скота на бойне, и размещают в отдельной комнате с линолеумом на полу, умывальником с зеркалом и окном, выходящим во внутренний дворик. Богатые точно знают: деньги говорят за тебя. Во дворце болезней и немощи за пять долларов с тобой обращаются как с императором.
– Даай, каали, – Харпер нетерпеливо указывает на стеклянную ампулу с морфином, которая лежит на столике у его кровати, приподнятой на сорок пять градусов в сидячее положение.
– Убили ночью, – театральным шепотом сообщает медсестра, проталкивая резиновую трубочку ему в горло, направляя ее между перемычками, которые удерживают зубы вместе и вкручены прямо в челюсть, так что бриться он не может.
– Ааа!
– Ну-ну, не хнычь. Повезло, у тебя лишь смещение. Лежи спокойно! Хотя денечки этой танцовщицы и так были сочтены. Маленькая шлюшка. – Она стучит ноготком по ампуле, сбивая пузырьки, затем скальпелем надсекает кончик и набирает лекарство в шприц. – А ты, мистер, похаживаешь на такие шоу? – спрашивает она как бы между прочим.
Харпер мотает головой. Удивительно, как у нее изменился голос. Знает он таких дамочек: защитницы морали, осуждающие всех и вся за всё. Сильнее вдавливается в подушки, когда лекарство начинает действовать.
Он добирался сюда два сумасшедших дня. Прятался в сараях, сосал сосульки, жирные от копоти с верфей, пока наконец удалось сесть на поезд из Сенеки в Чикаго, слившись с толпой бродяг и безработных, которым дела не было до его раздувшейся фиолетовой физиономии.
