контора умеет – чего у них точно не отнять.
И не хочется перебегать им дорогу и отнимать их кусок хлеба…
Пока латыш и Тарас что-то тихо обсуждали, я крутил в голове предполагаемый план действий.
Свалить отсюда втихую, пока не заметили. Но наступит завтра. И не удивлюсь, если возле меня закрутится какой-нибудь чекист, который будет путаться под ногами, пока не разберётся, что к чему.
А что если выйти и поговорить… Само собой, не вскрываясь по полной, просто рассказать, что пытаюсь помочь сестре, никаким законом это не возбраняется.
Здесь ко мне претензий со стороны конторы нет, я перед ними чист. Могут понять и простить.
Пожалуй, это лучший вариант. Правда, и влетит потом Тарасу от чекистского начальства – ну да сам виноват. Не берись за то, чего не умеешь.
Всё, сейчас выйду из-за дерева, свалюсь чекистам как снег на голову и поагитирую за советскую власть. Товарищ Маркус производил впечатление умного человека. Должен понять, что я не на стороне врага.
И тут моё сердце ёкнуло, когда я увидел, что на сцене появилось новое, уже ставшее мне хорошо знакомым лицо.
Преподаватель Птахин, тот, кого я первым ожидал здесь увидеть, тоже шёл по дороге и тоже в направлении скамейки, на которой сидели чекисты.
Неужели Вадим Борисович тоже конторский? Надо же, а ведь сразу и не подумаешь… Лично я сразу принял его за недобитка из бывших.
Эх, какой театральный талант погибает!
Что-то многовато сотрудников ГПУ на квадратный метр пространства… Уютней от этой мысли мне не стало. Скорее – наоборот.
Нет, пожалуй, подамся я отсюда, куда подальше. Не зря говорят, что первая мысль – самая верная.
Но только я успел сделать шаг прочь от дерева, как Птахин ускорился, резким движением вытащил из кармана револьвер, несколько раз выстрелил в чекистов, а потом побежал.
Звуки оркестра частично заглушили выстрелы, паника поднялась не сразу.
Я сработал на рефлексах. Мозг ещё не успевал понять и оценить обстановку, как ноги сами понесли меня к скамейке с чекистами.
Тарас был «готов» – одна из пуль попала ему в голову. А вот Маркус ещё находился в сознании. Увидев меня и узнав, он прошептал почему-то без капли удивления:
– А, Быстров… Не дай ему уйти.
Тут силы окончательно покинули его, он провалился в забытьё.
С револьвером наперевес я погнался за Птахиным. Он не успел далеко удрать, я видел, как впереди мелькает его гимнастёрка.
Позади закричала женщина:
– Спасите! Убивают!
– Ой, мамочки! – А это уже ребёнок. Судя по голосу – девочка.
Ох, не повезло тебе, родная, столько всего пришлось насмотреться…
Откуда-то сбоку, выскочил взмыленный милиционер – полный дядька лет сорока. Он тяжело дышал и не мог перевести дух. В погоне за Птахиным толку от него будет мало.
– Там, – крикнул я, указывая стволом направление, – раненный и убитый сотрудники ГПУ. Окажите помощь.
Милиционер признал во мне своего и старшего, молча кивнул и посеменил к скамейке.
Хорошо, когда ты молод и полон сил. Бег изматывает не так сильно, как в пятьдесят, особенно, если ты несёшься на пределе и понятия не имеешь, сколько ещё продлится этот безумный кросс.
Я неуклонно догонял Птахина. Тот всё же был постарше, и не похоже, что злоупотреблял физкультурой.
Ещё немного, и я уже мог бы взять его на прицел, вот только обилие гражданской публики мешало. Худший кошмар для опера во время задержания. Так бы и снял гада, да страх, что пострадает совершенно посторонний человек, заставляет стиснуть зубы и бежать.
Это только в американских боевиках коп палит в воздух, вся мирная публика тут же дисциплинированно укладывается мордой вниз и даёт возможность главгерою вдоволь настреляться по злодеям. В жизни же толпа кинется врассыпную, что твои тараканы на кухне, кто-то стопудово полезет под пули или непременно встрянет на пути.
Я случайно наступил на сучковатую палку – это была отломанная ветка с дерева, которую ветром вынесло на дорожку. Ступня придавила один конец, противоположный автоматически приподнялся, и палка оказалась между ног.
Твою ж дивизию! Я чуть не полетел турманом – эффект был круче, чем от банальной подножки.
Ценой неимоверных усилий удалось сохранить равновесие, но в позвоночнике будто что-то оборвалось, я слегка захромал.
Вот сука! Как специально! Почти на ровном месте…
Движимый наитием, я подхватил деревяшку, которая сделала из обезьяны человека и едва не привела меня к инвалидности. Формой она слегка напоминала чуть изогнутый бумеранг австралийских аборигенов. Что если…
Палка – не пуля, но, если постараться, можно закинуть её достаточно далеко.
Я постарался. Запущенная ветка ракетой пролетела метров двадцать с гаком и угодила туда, куда я прицелился, подрезав Птахина на бегу. Номер, который у деревяшки не прошёл со мной, с убийцей сработал на все сто процентов.
Беглец совершил почти цирковой кульбит, а затем растянулся на дорожке.
– Уголовный розыск! – заорал я, ускоряясь.
Всё-таки Птахин был военным человеком, чему-то его точно учили. Даже упав, он не растерялся. Секунда, и он перевернулся на спину, потом присел и, наведя на меня револьвер, выстрелил.
Теперь уже мне пришлось заниматься цирковой акробатикой. Кувырок вперёд, пуля пролетает у меня над башкой, но это временная передышка – сейчас ствол убийцы выплюнет следующую порцию свинца.
У меня не остаётся выбора, кроме как стрелять на опережение – страшно подумать, если пуля Птахина зацепила или зацепит «мирняк»: а там и женщины, и дети…
Гавкает «Смит-Вессон», отправляя концентрацию смерти в блестящей оболочке. Я вижу, как расцветает красная «розочка» на гимнастёрке Птахина, как его красивое холёное лицо наполняется удивлением. Он выпускает револьвер, в его глазах застывает странное выражение человека, стоящего на пороге в Вечность.
Я встаю. Меня всего колотит. В голове почему-то вертится фраза «как-то так, как-то так».
Подхожу к Птахину.
Тот вскидывает подбородок, смотрит на меня с укоризной.
– Ты… Ты меня убил! – Он захлёбывается кровью, на его губах красная пена – чем-то Птахин походит на всхрапывающую загнанную лошадь.
Но мне его не жалко.
– У тебя ещё есть немного времени перед тем, как ты встретишься с Богом! – говорю я. – Ты в него веришь? Он недоумённо кивает.
– Считай, что я – твой духовник, который готов принять исповедь. Можешь перед смертью сказать мне правду?
– Спрашивай, – говорит слабеющим голосом он.
– Александр Быстров… Он из ваших?
– Наших – в смысле заговорщиков? Нет. Мы предлагали ему, пригласили на нашу встречу, он был на ней, но когда услышал, чего мы хотим – отказался, – хрипит Птахин.
– Скажи, а
