Почему я об этом не знаю?!
В его голосе прозвучало раздражение. Вот такие вещи он не любил узнавать последним. Сразу возникало чувство, что все никогда и не было под контролем.
– Потому что никто не знает, зачем он распечатал данные по газам в воздухе и подчеркнул кислород, – пояснил Сотников. – Нарушений норм там не было, вот и докладывать было не о чем.
Новиков хотел возмутиться, но не успел – из палаты вышла Нина и кивком дала понять, что уже можно зайти.
– Ладно, – примирительно сказал он. – Я пока прерву связь, чтобы его подготовить к разговору, да и ты учти, что состояние у него тяжелое.
– Только не говори, что слухи о его безумии правдивы? – испуганно спросил Сотников.
Новиков даже шаг не сделал. Поднял ногу и поставил ее на место, не справившись с такой информацией, еще и стукнул по полу искусственной пяткой так, что бедро заныло.
– У него больное сердце, – только и сказал он, прежде чем отключить связь.
Слухи о Матвее он не удосужился отслеживать, а теперь пожалел об этом, заходя в светлую палату. Большие окна открывали вид на синее небо и город. Несколько крыш таких же высоких зданий маячили впереди несокрушимыми башнями, что подобно колоннам пантеона тянулись ввысь.
Матвей и смотрел на них, сидя в кровати. Одну ее часть специально подняли так, чтобы можно было почти сидеть, подложив под спину подушку. Так Матвею было проще дышать. Тонкая трубка была закреплена на его лице под самым носом, и ее белизна почти сливалась с цветом кожи исхудавшего Матвея.
Он уже не хотел знать, кто именно к нему пришел, только смотрел в окно и молчал, замечая, что птицы не летают так высоко.
Когда-то ему казалось, что вся его жизнь – это наука, что смысл ее в исследовании и познании, но вот уже восемь месяцев он лежал здесь, в центре. Вид за окном менялся, и его состояние тоже. Сначала он выходил, гулял по городу, даже позволил себе побывать на гонках у брата в Бостоне в сопровождении Нины. Тогда ему казалось, что все непременно решится, а теперь было страшно даже пошевелиться в постели, не потому что движения причиняли боль или могли спровоцировать приступ, просто потому, что безумно хотелось лишь одного – покоя. Он все еще мог ходить, даже сесть на велотренажер ради очередного теста, но смысла в этом не видел.
– Привет! – бодро сказал ему Новиков, а Матвей только вздохнул.
Он уже не раздражался при виде Николая, не злился, но и особого восторга от его присутствия не испытывал, скорее просто смирился, что он все время где-то рядом. Бросил на него взгляд, едва уловимо кивнул вместо приветствия и снова посмотрел в окно.
Энергометра у него на руке не было. Новый, как и обещался, Новиков давно привез, но он лежал где-то не распечатанным, как ненужный больше предмет. Матвею казалось, что он уже не понадобится. Видеть красную вспышку ему не хотелось, а чувствовать себя окончательно вычеркнутым из-за нее из мира – тем более. Брат регулярно привозил ему батареи для планшета, но пользоваться им Матвей тоже перестал. Не следил за новостями, не читал книг, только делал что велит Нина и смотрел в окно, как сейчас, мечтая, чтобы это поскорее закончилось.
– Скажи честно, – попросил он Нину после пробуждения, – почему ты не даешь мне умереть? Из-за Миши или…
– Дурак ты, Матвей! – перебила его Нина. – Я не даю тебе умереть точно так же, как не давала бы любому другому человеку.
Это Матвей мог принять. Он бы тоже боролся за каждый синий росток, если бы мог еще за них бороться.
«Проект в хороших руках, – убеждал он себя. – Ребята смогут справиться и без меня, а Артур – показать всему человечеству наш новый Титан».
Он верил, что люди смогут там жить, и это будет его достижение, пусть даже он этого никогда и не увидит.
– Я по делу, – внезапно сказал Новиков, садясь возле окна так, чтобы теперь Матвей смотрел на него. – Моего вызова ждет Сотников, и ему нужно что-то рассказать о событиях на Титане.
Матвей мгновенно ожил. В безжизненных глазах вспыхнуло волнение. Он даже чуть приподнялся, облизал пересохшие губы, но так и не нашелся со словами.
Новиков и не стал требовать слов. Он не любил пустых разговоров, потому нечасто заходил к Матвею, не задавал ему нелепых вопросов в духе: «как ты»? Зато теперь просто подал ему воды и спросил:
– Ты хочешь его выслушать, или мне поговорить с ним самому?
Матвей вцепился в стакан, сделал глоток и тогда ответил:
– Если можно, то я…
Он сбился, потому что мысли после приступа все еще путались, и голова кружилась, но знать, что именно могло встревожить невозмутимого Сотникова, он безумно хотел.
– Одним словом, хочешь? – с улыбкой уточнил Новиков, а когда Матвей кивнул, пошел включать голаграммер, установленный во всех здешних палатах.
Нажав кнопку вызова, Новиков оставил телефон на тумбочке у стены, а сам устроился в кресле у кровати.
Сотников явно ждал вызова, потому ответил мгновенно, но, увидев Денисова не таким, каким помнил, заметно растерялся, не смог ничего сказать, только приветственно поднял руку.
– Владимир Иванович, – тут же привел его в чувства Новиков. – Мы вас слушаем очень внимательно.
– Да, – тут же сказал Сотников и, нажав что-то на панели, вместо своего изображения вывел на экран данные о составе воздуха. – Это последние цифры газов во внешней среде. Внутри купола мы вмешиваемся в систему, регулируем газы, чтобы не травиться. Хотя последний купол запустили без газокоррекции. Все же так рост идет быстрее, но высадка проходит дольше и тяжелее. Копать в скафандре – та еще морока, но это все лирика. Смотрите на значение кислорода. Всего чуть больше трех процентов, оно и неудивительно, потому что это внешняя среда, выделенный кислород не концентрируется, как в куполе, а рассеивается, но это меньше расчетных цифр. – На экране снова появился сам Сотников. – Вот уже несколько дней я замечаю, что рост кислорода перестал вкладываться в расчетные цифры, и пока не понимаю, как к этому относиться.
– С
