К некоторому удивлению Марины, внезапно выяснилось, что мысли Тараса Бородина двигались тем же путем.
Она совершенно неожиданно увидела его на перроне, в одиночестве направлявшегося к соседнему общему вагону. Ошибиться она не могла, это был доподлинный Бородин. Правда, нисколько не похожий на высокопоставленного служащего могучего концерна — небритый, в высоких резиновых сапогах, дешевых джинсах и грубой клетчатой рубашке, с потертым рюкзаком на плече и видавшим виды ружейным чехлом в руке. Он двигался в потоке нагруженных поклажей пассажиров так сноровисто и привычно, что любой из аборигенов мог признать его своим земляком. Самая обычная картина — собравшийся в глухие леса местный охотник. Идеальная имитация.
Остановившись и придержав Риту, Марина подождала, пока Тарас поднимется в свой вагон. И подумала, что принятое по наитию решение, вероятно, оказалось даже более верным, чем ей казалось поначалу. Быть может, он и увлекается охотой, но вряд ли настолько стремится к первобытности, чтобы трястись в самом дешевом вагоне по ветхим рельсам. Компания «Центр» располагает не только множеством автомобилей, но и собственными вертолетами и легкими самолетами. Бородин занимает достаточно высокий пост, мог бы воспользоваться любым „транспортом концерна, хоть наземным, хоть воздушным. И тем не менее…
Конечно, еще не факт, что он направляется в Снежинск. Но уже одно то, что он внезапно объявился в поезде, маскируясь под местного, заставляет навострить ушки…
Что до нее, ей просто не оставалось ничего другого, кроме как попробовать осмотреться в Снежинске. Столица была ею выработана, как золотоносный «карман». Марина не видела там больше ни следов, которые имеет смысл отрабатывать, ни людей, которых можно вдумчиво допросить. Разве что Бородина… Но в столице к нему чертовски трудно подобраться. Она оказалась в точке, откуда было только два пути: либо доложить в контору все как есть, либо… А черт его знает! Первый путь не годился, второго, собственно, и не существовало вовсе. Остался лишь Снежинск…
Она старательно притворялась, будто дремлет, откинувшись на высокую жесткую спинку сиденья. Благо, оказалась не одна такая. Многие подремывали, не обращая внимания на шум и гомон: здесь ели, разливали водку, спорили, укачивали детей. Запах стоял неописуемый, и Марина подумала мимолетно, что за двенадцать лет своей жизни в Питере успела отвыкнуть от вони, чей химический состав выражается дюжиной длиннющих и сложных формул, от матерных слов, переплетавших любую фразу, от одинаковых лиц, отмеченных тоскливой неудачливостью, от визгливого хохота, убогого лексикона, с каким обсуждали жалкие темы, казавшиеся этим существам вселенскими проблемами, от тяжелого запаха неухоженных тел, немытых волос и грязных ногтей. От всего остального. Приходилось делать над собой не шуточное усилие, напоминая, что она родилась на том же самом географическом пространстве, и в ее жилах текла та же кровь. Они были другие. Она ушла кудато, то ли вперед, то ли вверх, а эти остались на месте, тупо пережевывая жвачку туповатых бесед, скудных желаний, примитивных мыслей. Она вдруг ощутила острую, пронизывающую ненависть к этому двуногому стаду. Они даже не надеялись на чтото другое, им было комфортно и здесь…
Сквозь опущенные ресницы Марина посмотрела на сидевшего в углу вагона китайца неопределенного возраста, то ли двадцати, то ли всех шестидесяти лет. И вновь, в который раз, не поняла, в самом деле он снова уколол ее мгновенноцепким взглядом, или ей почудилось.
Китаец оставался для нее насквозь непонятным. Как он сел в уголок, у окна, так и просидел там полтора часа, словно статуэтка, почти не шевелясь, ни с кем не общаясь, почти, такое впечатление, не дыша. Порой она физически ощущала на себе этот цепкий, мгновенный, тут же уходивший в сторону взгляд, но до сих пор не могла увериться точно. Очень уж чужие были у него глаза — антрацитовочерные, раскосые, узкие, не поддававшиеся пониманию белого человека. Какойто иной мир, чуть ли не иная планета смотрела на Марину узенькими черными щелями, ..
Она достала сигареты, которые держала при себе для таких вот случаев. Многие курили прямо в вагоне, прибавляя опостылевшего туземного колорита. Но она вышла в тамбур, щелкнула зажигалкой, умело втянула дым, прислонилась к колыхавшейся стенке, словно бы невзначай, рассеянно глядя сквозь немытое стекло двери в соседний вагон.
Бородин сидел почти посередине вагона, у прохода, ружейный чехол он держал между ног, рюкзак запихнул под сиденье. О чемто спокойно разговаривал с несомненным, аборигеном, пожилым и пьяным, и снова выглядел местным, таким же аборигеном, в жизни не видевшим компьютера, не летавшим на самолете, не покидавшим пределов этого карликового государства. Марина ощутила нечто вроде профессионального уважения: настолько идеальными были и грим, и актерская игра…
В тамбуре, кроме нее, толклись еще двое парней, дымили вовсю, от них остро несло водкой, из кармана у одного торчала откупоренная бутылка. Оценив обстановку, Марина приготовилась в случае чего дать отпор в полном соответствии с незатейливыми туземными традициями — матерщиной и коленом пониже пояса. Но оба курильщика, и на том спасибо, не обращали на нее внимания, таращась в выбитое стекло вагонной двери с таким видом, словно там, в проплывавшей совсем близко чащобе, кувыркались на ветвях голые стриптизерши.
Поезд дернулся, стал ощутимо замедлять ход. Марину легонько приложило о грязную стенку, но она тренированно удержала равновесие. Швырнула под ноги окурок согласно здешним обычаям, чтобы не выбиваться из роли, растерла его подошвой. Посмотрела на Бородина.
— Ты, сучка! — послышалось рядом.
Она неторопливо повернула голову, успев меланхолично подумать: ну вот, началось! Не стоит их в случае чего особенно калечить, до пункта назначения ехать еще не менее часа, к чему привлекать к себе излишнее внимание…
И подобралась, как зверь. Лица обоих уже были скрыты черными капюшонами с дырками для глаз и рта, оба держали в руках пистолеты, но именно в нее целился только один. Собственно, не так уж и целился — просто направил оружие дулом в ее сторону.
Он и рявкнул:
— Пошла в вагон, сучка! Ну, живо! Марина, изобразив на лице должную степень
испуга, проворно юркнула в вагон. Парни за ней не пошли, остались в тамбуре. Положительно, у них не было интереса конкретно к ней… Поезд, скрипя, визжа и раскачиваясь, ехал все медленнее, пока не остановился совсем. Гомон медленно затухал.
И в этот момент Марина услышала гдето впереди, в стороне тепловоза и комфортабельных вагонов, донельзя знакомый звук: длинную, отчетливую, громкую автоматную очередь, выпущенную из какогото смутно знакомого ей оружия. Надо полагать, редкая, мало распространенная марка, сразу и не определишь…
