— Что-о-о-о? Да как ты могла такое подумать про Димочку? Да он…
— Тебе действительно объяснить, как я могла это подумать или ты просто сердишься?
Таня опять присмирела:
— Ну объясни, объясни…
— Смотри, если он уехал в Питер, то ему нужны деньги на билет, на проживание, на еду там и развлечения. Наверняка он девушку там угощает и водит в кино, в театр или не знаю, куда там еще. Последнее время он не работал, значит, деньги он мог только взять у кого-нибудь. У тебя, например. Хотя бы потому, что ты единственный человек, кто дает ему денег и ничего взамен не требует.
— Да как он мог? Не спросившись?
— Я тебе уже объяснила как. Хочешь подробнее? Ну вот. Пришел домой, никого нет, он знал, где они лежат у тебя, потихоньку взял, прихватил свои вещи и уехал с этой Машей.
— Значит так, да? — Татьяна начала тихо всхлипывать. — Утащил деньги, бросил нас всех, и с девчонкой в Питер развлекаться?
— Таня, пойми, я не уверена на сто процентов, это еще надо проверить, но очень на это похоже.
— Рит, ну ты подумай, а? А я всю жизнь только для него и жила. На него горбатилась, ничего для него не жалела, а он с девчонкой в Питер? Я для него все делала, лишней копейки на себя не тратила, а он у меня деньги еще и без спроса взял?
— Да, Таня, именно так. Если что-то новое узнаю, я тебе позвоню.
— Нет, Рит, ты подумай, какой мерзавец!
— Таня, ты сама такого мерзавца воспитала. — Рита, ну как ты можешь? Нет, ну вот как ты можешь?
— Нахально и цинично, — отчеканила я и закруглила разговор. — Все, Тань, мне некогда, будут новости — позвоню. — И повесила трубку.
Интересно, а если я не права и он не в Питере? Надо все-таки выяснить. Думала успокоить Таньку, но, похоже, она не умела успокаиваться. Вот чего мне никогда было не понять, так это ее желания быть постоянно несчастной. Радовалась бы, что ее сын, скорее всего. жив-здоров. Хотя отец ее прав, Димка — засранец редкостный. Выпороть его надо.
Господи, да что я гружусь чужими проблемами, чужими мальчиками и чужими порками? Ведь в этот день у меня возникла проблема посерьезнее. Перебирая вещи для стирки, я обнаружила, что моя любимая старая серая юбка, увы, протерлась на самом неприличном заднем месте. Когда-то давно Володя так пренебрежительно отзывался о научных сотрудниках: сидят, мол, в своем НИИ, только штаны протирают. Как в воду глядел. Действительно, протираем и штаны и юбки. И как это я не заметила, что скоро через эту юбку начет светиться подкладка? Вернее, хорошо, что вовремя заметила…
Мама (царство ей небесное!) всегда говорила мне: «Эх, не женщина ты, Ритка! Ну совершенно об одежде не думаешь!» Вот не понимала никогда, зачем об этой одежде думать? Она должна быть чистая и соответствовать погоде. А все эти тонкости типа «подобрать кофточку к блузочке, а к ним по цвету шейный платочек» я так и не освоила. И теперь с наслаждением думала о том, что и не освою никогда. Хотя периодическая потребность покупать одежду у меня все-таки сохранилась. И вот в очередной раз мне предстоял изнурительный поход в магазин за новой юбкой… Как бы найти такую же серую и скромную? Вот это, действительно, проблема… Весь вечер я благополучно раздумывала о том, где можно найти такую же точно юбку, и легла спать, решив, что надену завтра в родной НИИ свою нелюбимую, синюю. А с покупкой погожу. Уж очень неохота в магазин тащиться. А покупать одежду на рынке я почему-то до сих пор стесняюсь.
Утром я проснулась со свежей головой. Во время сна многое само собой прояснилось, и я подумала, что жизнь моя была до сих пор слишком спокойной и размеренной, поэтому маленькое приключение в виде поисков книги мне не повредит. И к тому же это очень хороший повод ненадолго отложить попытки обновления гардероба. Попрощавшись с моими питомцами, я вышла из дому, перешла Мичуринский проспект и стала ждать автобуса в сторону Университета. Было уже холодновато. Автобус подошел неожиданно быстро, причем это был мой любимый 661. Я села у окна и приготовилась как всегда, смотреть, как будут проплывать мимо меня корпуса МГУ.
На площади Индиры Ганди в автобус ввалилось огромное количество студентов. Я не люблю слушать чужие разговоры, но тут от них никуда было не деться. Мальчишки прямо над моим ухом обсуждали мультики про Масяню, потом говорили про то, как им неохота готовиться к экзаменам, а потом…
— …и ваще, блин, учиться надо хоть иногда…
— Учеба не волк, ну ее на фиг… у Колбаскина собираемся, а?
— А, да… забыл совсем…
Колбаскин… Опять Колбаскин? Вряд ли это тот самый…
— А что у него на этот раз? Опять ирландские саги энд виски?
— Не, это уже не круто. Это уже на каждом углу валяется. Он бретонский вечер забабахать обещал.
Я напряглась, стараясь не подавать виду, что подслушиваю. И продолжала подслушивать.
— Ну… Тоже дело… а че там будет?
— Кто-то ему сидр бретонский привез, будем пить. Музыку слушать, Мервент и еще чего-нибудь. Еще в программе будет чей-то спич про Стивелла и чтение бретонской Библии.
— А, ну может приду…
Я не знала что делать. Мне очень хотелось спросить у них, откуда они знают про бретонскую Библию, и кто ее будет читать. Но я не знала как к ним обратиться, что сказать, я растерялась… Вообще, когда надо быстро реагировать, я тушуюсь и не знаю что делать. Вот и тут, пока я раздумывала, что и как сказать, молодежь вышла на остановке, и я потеряла из виду этих двух парней.
Всю дорогу до родного НИИ я ругала себя последними словами. Ну как так можно? Я же своими ушами слышала «бретонская Библия!» Вот всегда так, Ритка, дура ты набитая! Надо было хватать этих парней за грудки, трясти, выяснять, где и когда они про эту Библию услышали (а может быть, они ее видели?) и кто будет читать эту Библию? В общем-то волновалась я зря. Телефон Колбаскина у меня уже был. И, если мне не изменяет память, он даже звал меня на свои сборища. Значит надо позвонить и вежливо сказать, что я прониклась и обязательно приду… Проще простого.
Пауль больше ни о чем не думал. Его устроили наверху в комнате, где, видимо какое-то время никто не жил. Наверное, до войны здесь было гораздо больше народу. Пауль просто лежал, то спал, то не спал, и смотрел на потолок своей шкафоподобной деревенской кровати. Обитательницы фермы — а всего их оказалось четыре — две совсем молоденьких, одна постарше и совсем старая бабушка — сами ухаживали за раненым. Врача не позвали: то ли денег не было, то ли далеко было ходить. Но Пауль понимал, что, возможно, это и к лучшему. Хозяйки ухаживали за ним не хуже сестер милосердия. Хотя при этом с ним старались без надобности не разговаривать, при взгляде на него брезгливо поджимали губы, и вообще вели себя так, как будто по воле Божьей им пришлось выхаживать жабу или гадюку, или еще какое-то неаппетитное животное.
