на столике – та самая круглая штуковина с птицей, которую генерал принёс. А ещё – фотка.
Смотрю – батюшки, а на фотке-то – наш Сашка. Оскаленный какой-то. Похоже – мёртвый… И я вспомнил, как они тут лежали, на этой тахте, вдвоём, и как я испугался, и как Сашка орал на меня голосом Димыча.
– Да, брат, – сказал Димыч тихо, – Вот оно как обернулось. Завоевали мир.
– И где ж его так угораздило? – спросил я.
Он вздохнул, так глубоко-глубоко, и говорит:
– На синайской горе…
Во как. Что-то я про эту гору слыхал. То ли Христос там сидел, то ли наоборот – Магомет… И чего он туда попёрся, Сашка? Плохо ему в Москве было?.. Молодые, вынь им всё да положи.
И вот – сидим во дворе. Я и Нурали.
Тихо так. Хорошо. Солнышко пригревает. Одно слово – бабье лето.
Сидим, Нурали мне талдычит: мол, мы, москвичи, без них, без чуреков, не проживём.
– А кто будет двор мести? – спрашивает он. – Ты же не станешь. Ты – гордый.
– А вон, – говорю, – санитар подмётет.
Нурали усмехается с таким видом, что сильно сомневается.
Я тоже, конечно, сомневаюсь, но фасон держу. И толкаю ему в том смысле, что скоро соберём вас всех, братьев по совдепии, дадим пинка под зад – и валите себе до дому до хаты. Воздух будет чище. Вон, вчера какой-то министр по телику сказанул, что-то в этом духе. Или мэр, не помню.
Нурали снова усмехается и машет рукой.
Тут открывается дверь нашего подъезда и оттуда выходят – Димыч и Катерина.
Димыч уже ничего себе – окреп, ходит, медленно. Худой, седой и такой задумчивый, как будто и не совсем Димыч.
– Мы пойдём прогуляться, – говорит Катерина.
– Конечно, правильно, – говорит Нурали.
– Погодка шепчет, – говорю я.
А Димыч ничего не говорит, только улыбается своей новой улыбкой.
И вот они мимо нас проходят, под ручку, всё как положено. Я гляжу сбоку – и тут плащ на Катерине так завернулся, что живот у неё прямо и выпер.
Небольшой такой живот, но видно – неспроста.
Я гляжу на Нурали, а он – на меня. Тоже усёк.
Интересно, Наталья-то Николаевна знает? Или Лёлька?
Да, – думаю я, – война войной, а любовь – любовью. А там, где любовь – там и дети.
Гляжу я им вслед, а они уже к арке подходят. И мне их и жалко, и в то же время – завидно.
А почему завидно – не пойму. Надо Нурали спросить. Он хоть и чурка, но не дурак, другой раз такое скажет, что даже моей жене Гальке в голову не придёт.
А моя жена, даром что баба, – она всё насквозь видит. Она же первая сказала, что всё это добром не кончится.
Хотя, это как посмотреть – насчёт добра или, там, типа, – зла. У нас вон с Нурали всё в ажуре. Компьютеры – на месте, деньжат срубили, может, удастся сестрёнку его прищучить… Там, глядишь, Димыч оклемается да за старое возьмётся. То есть, на работу пойдёт. Он же такой, просто так сидеть не будет. Что-нибудь придумает, а мы – тут как тут, на подхвате, пять баксов в час.
Так что, живы будем – не помрём.
Чего и вам желаем.
На обложке использовано изображение мозаики пола в базилике Херсонеса, 6 век н. э. Лицензия Creative Commons Attribution.
